Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
6 октября пленум ЦК принял переработанную Сталиным в соответствии с пожеланиями вождя резолюцию, и теперь первый пункт резолюции «О взаимоотношениях суверенных союзных республик» выглядел так: «Признать необходимым заключение договора между Украиной, Белоруссией, Федерацией Закавказских республик и РСФСР об объединении их в Союз Советских Социалистических Республик с оставлением за каждой из них права свободного выхода из состава Союза...»
Но не все прошло так гладко. Делегаты принялись обвинять друг друга в национализме, и больше всех досталось лидеру грузинских коммунистов Буду Мдивани. Дело в том, что стараниями возглавлявшего Закавказское бюро ЦК РКП(б) Орджоникидзе, за которым стоял Сталин, Грузия наряду с Азербайджаном и Арменией была включена в Федеративный союз. Грузинские коммунисты требовали вступления в Союз напрямую и без Орджоникидзе. Так началось знаменитое «грузинское дело».
Отношения между властным и вспыльчивым Орджоникидзе и Мдивани обострились до предела, и теперь каждое заседание ЦК превращалось в бурные сцены между двумя ненавидевшими друг друга людьми. Особенно нетерпимыми они стали после того, как Мдивани с группой товарищей встретился с Лениным, и тот спросил: «Если «автономизация» плохо, а как «Союз»?»
Обрадованные оппозиционеры в один голос заявили, что «если маленькая Грузия и Российская Федерация вступят в СССР на равных, то этим они будут козырять перед массами!» «Мы, — радостно говорили они после встречи с вождем своим оппонентам, — по Ленину, а они за военный коммунизм!» И не надо обладать семи пядями во лбу, чтобы понять, кого грузины имели в виду под словом «они»...
На пленуме Тифлисского комитета партии грузинские коммунисты принялись обсуждать вопрос о вступлении в СССР в качестве самостоятельной республики. Однако стоявший вместе со Сталиным «за военный коммунизм» Орджоникидзе устроил самый настоящий скандал и гневно заявил: «Верхушка ЦК КП(б) Грузии является шовинистической гнилью, которую надо немедленно отбросить!»
Той же ночью семь человек вместе с самим Махарадзе продиктовали по прямому проводу жалобу на имя «товарища Серго» Енукидзе для последующей ее передачи Ленину через Бухарина и Каменева (Сталину они уже давно не доверяли). А на следующий день грузинский ЦК высказался за то, чтобы ходатайствовать за вступление Грузии в СССР.
Трудно сказать по каким причинам, но эта жалоба попала к... Сталину. Тот был настроен куда как решительно. «Мы, — писал он Орджоникидзе 22 октября 1922 года, — намерены покончить со склокой в Грузии и основательно наказать грузинский ЦК. Сообщи, кого мы должны еще перебросить из Грузии, кроме отозванных четырех. По моему мнению, надо взять решительную линию, изгнав из ЦК все и всякие пережитки национализма. Получил ли телеграмму Ленина? Он взбешен и крайне недоволен грузинскими националами».
И эта телеграмма говорит сама за себя. «Покончить», «изгнать», «наказать»... Что и говорить, глаголы весьма многообещающие, а ведь Сталин не обладал еще и сотой долей той власти, которую он получит всего через семь лет. Не делает ему чести и откровенная ложь о недовольстве Ленина «грузинскими националами». Если чем вождь и был недоволен, так это самим Сталиным и его колониальной политикой.
Да, 21 октября вождь осудил ту отборную брань грузинских лидеров, которой они осыпали Орджоникидзе. Но вряд ли это можно считать серьезным замечанием, поскольку уж кто-кто, а сам Ленин отличался исключительной грубостью.
Узнав о послании Сталина, грузинский ЦК в полном составе подал в отставку, а несогласное большинство отправило новую телеграмму Ленину, в которой снимало с себя всю ответственность за разгоравшийся конфликт. Что же касается Орджоникидзе, то он понял все как надо и принялся железной метлой выметать из партии неугодных ему и Сталину членов.
Ленин наблюдал за разгоравшимся конфликтом и поведением Сталина со все большим подозрением. Особенно не нравилось ему то пренебрежение, с каким Сталин и его ставленник называли членов грузинского ЦК «уклонистами» и предлагали выжечь каленым железом их националистические настроения.
Ранила больного вождя и та деятельность, которую Сталин развернул за его спиной. Несмотря на все обвинения Ленина в торопливости, он попытал-ся-таки протащить свои предложения об автономизации через комиссию, которая составляла конституцию, не обращая при этом никакого внимания на критические замечания местных партийных работников. А затем всячески препятствовал проведению дискуссии об образовании Советского Союза в партийных организациях советских республик. И когда делегат от Украины Петровский предложил обсудить идею автономизации «в бюро республиканских губкомах партии», Сталин грубо оборвал его.
За всеми этими событиями Ленин увидел не только самоволие и распущенность своих помощников, но и уже начавшую весьма отчетливо вырисовываться зловещую фигуру «чудесного грузина». Впрочем, для самого Ильича никакого «чудесного грузина», по всей видимости, уже не было, а был... Держиморда, как Ленин стал называть Сталина в узком кругу.
Такая ненормальная ситуация не могла длиться вечно. Несмотря на все старания Сталина, в Москве забили тревогу, и Каменев предложил создать комиссию по расследованию «грузинского дела». Однако Сталин и здесь умудрился обвести вождя вокруг пальца, предложив в качестве руководителя этой самой комиссии Феликса Дзержинского, благо, тот пребывал на лечении на берегу Черного моря.
«Железный Феликс» с его более чем отрицательным отношением к самоопределению наций особого доверия у Ленина не вызывал. Но предложенный им Енукидзе весьма предусмотрительно отказался от оказанного ему высокого доверия, и в Закавказье вместе с Дзержинским поехали еще два сторонника Сталина: B.C. Мицкявичус-Капсукас и Мануильский.
Мало веря в объективность созданной Сталиным комиссии, Ленин попросил отправиться в Тифлис своего первого заместителя по Совнаркому Рыкова и провести собственное расследование. Как и следовало ожидать, ничего нового эти расследования не дали и только привели к новому конфликту. Во время беседы Рыкова с А.А. Кобахидзе, одним из помощников Мдивани, Орджоникидзе со свойственной ему бестактностью ввязался в разговор и заявил, что тот все лжет. Кобахидзе не выдержал и в нецензурных выражениях высказал «товарищу Серго» все, что о нем думает (по другой версии, он назвал его «сталинским ишаком»). Разъяренный Орджоникидзе ударил Кобахидзе по лицу.
О случившемся 12 декабря Ленин узнал от Дзержинского, когда тот пришел к нему на доклад после своей поездки. Почти два часа они беседовали, и
Ленин все больше приходил в волнение, чувствуя полнейшее безразличие «железного Феликса» к случившемуся и поддержку им Сталина. И, как знать, не сыграло ли это волнение роковую роль в обострении его болезни? Как бы там ни было на самом деле, но эта официальная беседа, которую Ленин провел в своем кремлевском кабинете, оказалась последней.
И неизбежно встает вопрос: а для чего оно вообще было нужно — «грузинское дело»? Ладно, далекий от вождя Орджоникидзе, но Сталин-то не мог не понимать, что пока еще пребывавший в здравом уме и твердой памяти Ленин не позволит ему распоряжаться судьбами целых народов. Тогда зачем? Лишний раз потрепать нервы Ильичу? Возможно, особенно если учесть то, насколько близко к сердцу принимал вождь любой намек на великодержавный шовинизм. И если это было так, то своего Сталин добился.