Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
В 1930-е годы этот показатель составлял 30 человек в год. Конечно, власти постарались убедить население в том, что кончали жизнь самоубийством больные или неполноценные люди, поскольку других причин в СССР для добровольного ухода из жизни не было. Тем не менее есть немало доказательств того, что убивали себя отнюдь не больные и неполноценные, а члены партии, комсомольцы и рабочие, которые отчаялись.
И как тут не вспомнить записку работницы завода «Вулкан», которую изучал сам Жданов. «Сделала сама я от худой жизни», — писала мать, которая перед тем как покончить счеты с жизнью, убила своих двух детей. Да и что думал Жданов, когда изучал это посмертное послание женщины, доведенной до последней черты? О проклятом наследии прошлого? О происках империализма? А может быть, о мерзких троцкистах?
Вернее всего, что о них. Но только не о том, что жить той жизнью, да еще с двумя детьми, какой жила покончившая с собой женщина, невозможно. Автор этой книги не знает, что такое война, но он хорошо помнит, как люди жили после войны. Да и не жизнь это была, а борьба за выживание.
Грязные бараки, постоянно полупьяные общежития, отчаянные коммуналки с их вечно дымной кухней, постоянная проблема как дотянуть до получки; праздники... служили людям отдушиной, причем праздники любые — и религиозные, и советские, когда можно было напиться и забыться.
И как это ни печально, но уже тогда еще более усилилась та столь печальная для любой психики раздвоенность граждан, когда на работе и в любом присутствии они должны были радоваться жизни, а в холодных бараках эту самую жизнь проклинать...
ГЛАВА ПЯТАЯ
Но Сталину не было до этой жизни никакого дела, и он со все возрастающим вниманием наблюдал за тем, что происходило в Европе. А происходило в ней следующее. После того как в марте 1939 года все больше входивший во вкус Гитлер окончательно прибрал к рукам Чехословакию и присоединил к рейху независимую область г. Мемеля (Клайпеда) была намечена и его следующая жертва. На этот раз ею должна была стать Польша. Гитлер решил не изобретать ничего нового и повторить ту же историю с Судетской областью в Чехословакии.
Риббентроп вызвал польского посла и изложил ему свои требования. А требовал он ни много ни мало присоединения Данцига (Гданьска, экстерриториальных железных дорог через всю Польшу), которые должны были соединить Берлин с Восточной Пруссией. Конечно, Варшава возмутилась, и... политические наблюдатели всего мира заговорили о германо-польской войне. Посчитав Гитлера наглецом, Англия и Франция обещали Польше военную помощь, а вместе с ней и Румынии с Грецией.
Верил ли в эти щедрые обещания Сталин? Думается, нет, и вряд ли после Мюнхена он сомневался в том, что в стремлении стравить с ним Германию пожертвуют этими странами точно так же, как совсем недавно они пожертвовали Чехословакией. Тем не менее 17 апреля Сталин предложил Великобритании и Франции создать единый фронт.
Но... ничего из этого не вышло. Главным препятствием стало требование вождя о том, чтобы те государства, которым угрожает нападение, были обязаны принимать военную помощь не только от Запада, но и от Советского Союза. Иными словами, в случае войны или ее угрозы Сталин имел право вводить войска на территорию этих стран. То есть в качестве платы за создание единого фронта против Гитлера Запад должен был собственными руками отдать Сталину Польшу и Румынию.
Ни в Париже, ни в Лондоне на такие условия не могли пойти, и, делая подобные предложения, Сталин заранее обрекал любые переговоры на провал. И сделано было настолько все тонко, что даже такой проницательный политик, как Черчилль, клюнул на эту удочку и считал, что необходимо пойти навстречу Сталину.
3 мая 1939 года Сталин снял с поста министра иностранных дел Литвинова и на его место назначил Молотова. И это был тонкий шаг. Во-первых, он снимал не просто министра, но и лидера прозападного направления в советской внешней политике и ярого противника какого бы то ни было сближения с Германией.
Помимо приверженности к Западу Литвинов был евреем, и, зная отношение фюрера к сынам Израиля, Сталин не желал волновать и без того постоянно находившегося в нервном возбуждении фюрера. И, как знать, не дошла ли до Сталина брошенная Гитлером одному из своих политиков, торопивших его с заключением соглашения с СССР, фраза, в которой он высказал приблизительно следующее: «Вы хотите ехать на переговоры в Москву? Поезжайте, я не возражаю! Но советую запомнить: пока там сидят жидотворствующие бюрократы, вам там делать нечего!»
Меняя Литвинова на Молотова, Сталин не только убирал «жидотворству-ющего бюрократа», но как бы предупреждал не шедший на сближение Запад и в очередной раз протягивал руку фюреру. Надо думать, что все-таки протянул. А иначе как расценивать заявление поверенного в делах Астахова, которое тот сделал известному немецкому дипломату Ю. Шнурре. Литвинов, без обиняков сказал он, отправлен в отставку из-за своей политики, направленной на альянс с Западом, и что у него нет никакого сомнения: эта отставка может привести к совершенно новой ситуации в отношениях Москвы и Берлина.
Что же касается новоиспеченного министра иностранных дел Молотова, то он вообще ни с кем никаких переговоров не вел, и даже самому неискушенному политику было ясно: никакой он не проводник внешней политики СССР, а всего-навсего передаточное звено между Сталиным и всем остальным миром.
В Германии отнеслись и к отставке, и к перспективам с пониманием и, словно по мановению волшебной палочки, прекратили все нападки на «большевизм». Ну а заодно и сообщили через свои газеты Москве, что то самое жизненное пространство на Востоке, о котором так часто упоминал фюрер, заканчивается... на границах Советского Союза.
Столь резкий демарш Сталина возымел действие, Лондон наконец-то выразил согласие на создание единого фронта, но при этом словно забыл о советских гарантиях. На что последовал куда как однозначный ответ Молотова: время пустых разговоров закончилось и надо подтверждать свои слова делом. А заодно и еще раз напомнил о том, что условие о принятии советских гарантий Румынией, Польшей, Финляндией и странами Прибалтики остается неизменным. Заявление Молотова не обрадовало Лондон. А вот ставшие разменной монетой страны в этом торге оно напугало до такой степени, что Латвия и Эстония в срочном порядке подписали пакты о ненападении с Германией.
Переговоры между военными делегациями Франции, Великобритании и СССР начались 12 августа 1939 года в Москве. Но ни к какому соглашению они не привели. Лондон не пожелал принимать на себя никакие обязательства, которые могли бы ограничить его свободу. Да и чем они могли кончиться, если, по словам Дирксена, посла Германии в Лондоне, вся задача отправившейся в Москву английской делегации состояла отнюдь не в нахождении какого-то согласия, а только для того, чтобы «установить боевую ценность советских сил».