Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Фюрер и на самом деле начал раздражаться. Он, победитель Европы, должен был оправдываться и искать совершенно ненужные ему аргументы с министром иностранных дел обреченной им на заклание страны.
Гитлер был до того разозлен, что больше участия в переговорах не принимал. Да и зачем вести в высшей степени бессмысленные переговоры с человеком, который не имел ни одной собственной мысли и заученно твердил все то, что вбил в его голову «товарищ Сталин»? Он ожидал не вопросов, а согласия войти в Тройственный пакт и воевать против Англии, а вместо этого от него требовали объяснения о какой-то Румынии, о которой он и думать забыл! Он хотел говорить о завоевании мира, а его то и дело возвращали к вопросу о Финляндии! Поднималось озлобление и против Сталина. Молотов, ладно, что с него возьмешь, попугай! Ну а он-то о чем думал? Неужели до него, с его азиатской хитростью, так и не дошло, что он должен не требовать, а просить и подчиняться!
Судя по всему, не дошло. Что ж, тем хуже для него...
Разгневанный Гитлер даже не пришел на прием, который Молотов давал в советском посольстве. Едва начался банкет, как послышался сигнал воздушной тревоги, и гости отправились в бомбоубежище. Там-то Риббентроп и ознакомил Молотова с проектом трехстороннего соглашения, которое делало СССР его участником. Он показал два секретных протокола, в которых четко разграничивались сферы интересов каждой из четырех держав. Подобно тому, как это было сделано с германо-советским договором о ненападении.
Из представленных Риббентропом документов Молотов узнал о предполагаемом пересмотре границ Европы после заключения мира, о наличии германских интересов в Центральной Африке, итальянских — в Северной и Восточной Африке и японских — в Юго-Восточной Азии. Интересы же Советского Союза предполагалось определить к югу от его границ в направлении Индийского океана. Что же касается европейских границ, то они будут установлены только после победы над Англией.
— Но и это еще не все, — с таинственным видом улыбнулся Риббентроп, когда Молотов закончил чтение. — Если ваша страна присоединится к Тройственному пакту, то можно считать решенным пакт о ненападении с Японией, которая согласится с включением Внешней Монголии и Синьцзяна в сферу советских интересов...
— Хорошо бы, конечно, — ответил Молотов, но заговорил не о Внешней Монголии, а о Румынии, Венгрии, Турции, Болгарии и других европейских сферах интересов Советского Союза.
Несколько разочарованный Риббентроп снова завел речь о Британской империи и заверил, что с нею уже покончено.
— Если это так, — усмехнулся Молотов, — то почему же мы в убежище и чьи это бомбы рвутся над нашими головами?
Не дождавшись ответа, Молотов поставил последнюю точку в разговоре.
— Конечно, — произнес он, — все это очень интересно, но мне бы хотелось еще раз напомнить вам, что все эти великие проблемы завтрашнего дня даже при всем желании невозможно отделить от тех вопросов, которые стоят сейчас перед нами...
Риббентроп поморщился. Как видно, и он переоценил этих чертовых русских. Вместо согласия на участие в трехстороннем пакте со всеми вытекающими отсюда последствиями Молотов опять затянул старую песню о Финляндии. В конце концов, он махнул рукой и сказал Молотову, что Финляндия остается в сфере советских интересов, а вступление Советского Союза в «ось» они обсудят в рабочем порядке, поскольку ничего другого ему и не оставалось. Советский министр напоминал ему увязший в грязи грузовик, который буксовал, но так и не мог повернуть в сторону...
Так ни о чем и не договорившись, Молотов неизвестно зачем встретился с Г. Герингом и Р. Гессом и отправился домой... Немцы были правы: Молотов и на самом деле был опутан, словно цепями, сталинскими инструкциями и даже при всем своем желании не мог ничего сказать по поводу тех предложений, которые обрушили на него немцы.
Не совсем понятно, что думал по этому поводу сам Сталин. Да и какой был смысл во всей этой поездке в Берлин, если он так и не ответил на самый главный для Гитлера вопрос: присоединится ли Сталин к «оси»?
И если бы Молотов сразу же по прибытии в Берлин произнес твердое «да», никакой войны в июне 1941-го не было бы и в помине. Сталин автоматически превращался в союзника Гитлера и врага Англии и Франции. Чем кончилась бы вся эта эпопея, сейчас (да и тогда тоже) знать не мог никто. Но отсрочку Сталин бы получил. Но в то же время ему было совершенно ясно, что Германия не видела для Советского Союза места в Европе, и уж тем более на Балканах, где все связанное с ними являлось внутренним делом «оси». О чем и так красноречиво говорило нежелание фюрера считаться с безопасностью Советского Союза и его отказ прекратить фактическую оккупацию Финляндии и Румынии.
Что же касается самой «оси», то Сталин, по всей видимости, и не собирался к ней присоединяться. Иначе бы не потребовал за свой «вход» в нее тех уступок, на которые Гитлер никогда бы не пошел. «Попросил» же он вывести немецкие войска из Румынии и Финляндии, заключить русско-болгарский договор, с последующим предоставлением Турцией Советскому Союзу базы на Босфоре и контроля за прохождением судов в Черное море.
Зоной советских интересов должна была стать огромная территория в направлении Персидского залива, и в то же время Япония должна была отказаться от своих прав на нефтяные и угольные месторождения на Сахалине. Все это, конечно, весьма заманчиво, непонятно лишь одно: на что надеялся Сталин? Турция, Ирак, Болгария и Румыния уже были тесно связаны с Берлином. Да и Японию, которую Сталин предлагал с помощью Гитлера лишить столь важного для нее сырья, фюреру бить тоже не хотелось.
И, говоря откровенно, Сталин явно переоценил свои силы. Гитлер не только отказался от всех его предложений, но еще больше озлобился. А может, Сталин переиграл, до самой последней минуты считая себя столь необходимым для Гитлера партнером?
На этот раз Гитлер даже не ответил. «Сталин, — заявил он своему окружению, — хитер и коварен. Он требует все больше и больше... Победа Германии стала непереносимой для России. Поэтому надо как можно скорее поставить ее на колени...» После чего поведал Герингу о намерении напасть на Советский Союз весной 1941 года и, несмотря на уговоры Геринга не делать этого до 1943 года, 18 декабря подписал печально знаменитую директиву №21 об операции «Барбаросса».
В марте 1941 года немецкие войска вошли в Болгарию, затем наступила очередь Югославии, руководство которой попросило Сталина о помощи. Но тот даже пальцем не пошевелил, еще раз продемонстрировав Гитлеру, что «не сердится» на него и готов к сотрудничеству. Но... все было напрасно. Гитлер вовсю готовился к войне и распорядился заморозить выполнение всех советских заказов. Сталин удовольствовался несерьезными отговорками и... продолжал гнать в Германию все то, в чем она только нуждалась.
В своем стремлении сдержать Гитлера он совершенно неожиданно для немцев принял немецкий вариант советско-германской границы от реки И горки до Балтийского моря, вокруг которой шли бесконечные и ожесточенные дискуссии. В апреле он пошел еще дальше и назначил себя Председателем Совета Министров СССР. В связи с этим Шуленбург сообщил в Берлин: «Сталин будет использовать свой новый пост для поддержания хороших отношений с Германией». Более того, для поддержания этих самых хороших отношений Сталин намеревался весной 1941 года встретиться с Гитлером. Но из этого ничего не вышло.