Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Управляющим военного министерства в то время был известный террорист Борис Савинков. В отличие от по-солдатски прямого Корнилова, этот хитрый и жесткий политик прекрасно понимал, что страну могут спасти только жесткие меры. Особенно если учесть, что армия снова начала митинговать, контрразведка докладывала о подготовке нового выступления большевиков, а премьер-министр Керенский то и дело заигрывал с социалистами.
И дело было отнюдь не в уважительном отношении к лидерам левых партий товарища председателя Петросовета. Вся беда заключалась в том, что ни на что, кроме говорильни, не способный Керенский боялся Корнилова куда больше, нежели всех этих троцких,
Устав от бесконечных разговоров и обещаний, Корнилов под нажимом политических сил направил Керенскому записку с планом спасения России. На следующий день ее читала уже вся страна, после чего началась самая настоящая травля «контрреволюционера» Корнилова.
«Восстание Корнилова, — захлебывался от радости перебравшийся в середине августа в Финляндию Ленин в своем послании к ЦК, — есть крайне неожиданный и прямо-таки невероятно крутой поворот событий. Как всякий крутой поворот, он требует пересмотра и изменения тактики. И, как со всяким пересмотром, надо быть архиосторожным, чтобы не впасть в беспринципность». «Мы будем воевать, — продолжал он, — мы воюем с Корниловым, как и войска Керенского, но мы не поддерживаем Керенского, а разоблачаем его слабость. Это разница. Это разница довольно тонкая, но архисущественная, и забывать ее нельзя».
«Теперь, — заканчивал Ленин, — время дела, войну против Корнилова надо вести революционно, втягивая массы, поднимая их, разжигая их...» «Корниловское восстание, — вторил ему Сталин, — лишь открыло клапан для накопившегося революционного возмущения, оно только развязало связанную было революцию, подстегнув ее и толкнув вперед».
Петросовет потребовал ареста Корнилова. Да и как не потребовать, если Лавр Георгиевич намеревался призвать к ответу за свои деяния все Советы?
Однако Керенский не спешил. Как бы он ни боялся Корнилова, но и от большевиков не жал ничего хорошего. Кто-кто, а его земляк Ульянов вряд ли бы оставил его у власти. Он договорился с Корниловым о создании надежной группы войск, которая при первом же намеке на выступление большевиков должна была с ними покончить, и по возможности раз и навсегда. То же касалось и Советов, если они осмелятся поддержать бунтовщиков.
Несмотря на клятвенные заверения, Керенский не спешил проводить план Корнилова в жизнь. Но после того как кадетское крыло правительства и Савинков пригрозили отставкой, он вызвал Корнилова в Петроград. Однако все снова кончилось пустыми обещаниями, и окончательное решение отложили до Московского государственного совещания. Корнилов отправился в Москву. Первопрестольная устроила ему восторженный прием, а примчавшийся вслед за генералом в Москву Керенский попытался... лишить его слова.
Московское совещание ни к чему путному не привело, и теперь Корнилов сам заговорил о диктатуре, ибо только она могла спасти захлебнувшуюся в пустословии политиков страну. Причем диктатуру коллективную. Трудно сказать почему, но Корнилов все еще надеялся на благоразумие Керенского. В новый правительственный кабинет Лавр Георгиевич решил пригласить Колчака, Львова, Савинкова, Аргунова, Филоненко, Алексеева и... Керенского — людей умных и решительных, за исключением последнего, которого порядочный генерал не «отцепил» только из-за ранее достигнутой с ним договоренности.
Корнилов намеревался только навести порядок, а затем вручить судьбу страны Учредительному собранию. Не любивший Романовых, он тем не менее не собирался бороться с ними. И на вопрос, что он сделает, если Собрание снова призовет кого-нибудь из них «на царство», ответил: «Подчинюсь
20 августа немцы взяли Ригу, и только тогда правительство пришло к необходимости ввести в Петрограде военное положение. Но опять же на словах. Керенский решил ждать подхода конного корпуса. По той простой причине, что теперь боялся уже всех: партий, рабочих, полностью разложившегося военного гарнизона и, конечно же, большевиков.
Тем не менее правительство подготовило законопроекты по докладной записке Корнилова. Была создана и новая Петроградская армия под командованием одного из самых талантливых генералов России А.М. Крымова. А вот подписывать эти законы Керенский опять же не спешил.
В конце августа Крымов выехал навстречу своим войскам, имея приказ подавить любое выступление большевиков и разогнать Советы, если они поддержат Ленина. Но... ничего из этого не вышло. В самый решительный момент Керенский предал всех. Не обошлось и без провокации. Желавший примирить Корнилова с Керенским князь Львов обстоятельно поговорил с генералом, а затем отправился к Керенскому. Тот потребовал изложить ему в письменной форме все то, о чем он говорил с Корниловым (особенно он упирал на диктатуру), а затем арестовал его как эмиссара «контрреволюционного» генерала!
Получив «показания» князя, Керенский связался по прямому проводу с Корниловым и попросил его подтвердить все сказанное Львовым. Лавр Георгиевич и не подумал отрекаться от своих слов. Игра была сделана, и Керенский торжественно объявил о раскрытом им «заговоре генералов» (ну чем не сам Сталин, обезвредивший Тухачевского со товарищи!).
Все было сделано в лучших большевистских традициях, и видно, не зря Александр Федорович числился в земляках Ленина. Однако особой радости министры не испытывали, и «спаситель революции» со всего размаха врезался в стену ледяного отчуждения. Он закатил настоящую истерику и пообещал найти опору в Советах. Никто и не подумал пугаться, и тогда без всяких консультаций со своим кабинетом Керенский объявил себя диктатором и, отправив Корнилова в отставку, назначил на его место генерала Лукомского.
На следующий день он потребовал остановить продвижение войск к столице, на что Корнилов ответил отказом. Уже прекрасно понимая, что его предали, он приказал Крымову в случае необходимости «оказать давление на правительство».
Керенский объявил Корнилова мятежником и... впал в панику, не зная, что ему делать. Советы тоже подумывали о бегстве, и только большевики чувствовали себя в своей тарелке. Под «шумок» они получали у совершенно растерянного правительства оружие. Якобы для обороны столицы от предателей революции. В наступавшие на столицу части были посланы умелые агитаторы, разагитированные железнодорожники и станционные комитеты загоняли вагоны с «мятежниками» в тупики и разбирали пути.
Но даже сейчас все могло закончиться по-другому, будь с войсками их командиры. Но, увы... Крымов находился в Луге, Краснов арестован, а сам Корнилов пребывал в Могилеве. Оставить Ставку он не мог. Для того чтобы спасти Корнилова и других генералов, Алексеев согласился занять должность начальника штаба у Керенского, настаивавшего на военно-революционном суде.
Корнилов, Романовский, Лукомский и еще несколько человек были арестованы и заточены в монастырь городка Быхова. После чего Алексеев ушел в