Сталин. Путь к власти
Шрифт:
Однако следует учесть, что ссылка лишь венчала период неволи, которой предшествовало пребывание в тюрьме. Даже в тех случаях, когда тюремные условия не были связаны с тяжелыми физическими лишениями, революционеры, которые воспринимали обыденные условия жизни в России как проявление жестокого гнета и насилия над людьми, особенно остро реагировали на утрату личной свободы. Оказавшись впервые после нескольких лет нелегальной антиправительственной деятельности в английской тюрьме, русский революционер Владимир Бурцев попытался покончить жизнь самоубийством, когда понял, что его постоянным местом жительства на полтора года стала одиночная камера, «очень небольшая, и освещалась окном под потолком с двойной или тройной решеткой».
Однако полтора года заключения в плохо освещенной камере, необходимость постоянно
В.М. Дорошевич открывал свой очерк «Пытки» словами: «Всякий судейский с негодованием ответит: «Пытки в России уничтожены еще в конце XVIII века». Содержание этого и других очерков Дорошевича убедительно доказывало обратное. Рассказал Дорошевич и о пытках, которые применяли с ведома тюремного начальства заключенные уголовники с целью получения нужных сведений. (Впрочем, журналист отмечал, что подобные методы использовались в то время и в странах Запада, считавшихся образцами «правового государства».)
Чтобы выжить, заключенному требовалась немалая сила воли. Испытания неволей Иосиф Джугашвили выдерживал с честью. Воспитанный с детства на примерах свободолюбивых героев из книг А. Казбеги и И. Чавчавадзе, помня из уроков в духовных училищах жизнеописания христианских великомучеников, он стремился стоически переносить пытки. Вспоминали, как однажды, когда заключенные подверглись массовой экзекуции и проходили через строй надзирателей, каждый из которых наносил удар, Джугашвили продолжал держать в руках книгу и сосредоточенно читал текст (или делал вид, что читал его) во время избиения.
Тюремную администрацию революционеры считали передовым отрядом ненавистной им власти. Поэтому уловки, с помощью которых они продолжали вести революционную работу из застенок, организация массовых выступлений заключенных в защиту своих прав, организация побегов из тюрем и ссылок рассматривались ими как важные этапы в их борьбе против самодержавия. Эта борьба требовала определенных знаний и навыков. Во время пребывания в батумской тюрьме Джугашвили стал писать прокламации и пересылать их на волю. В кутаисской тюрьме Джугашвили писал записки политзаключенным, подбадривая их. Он стал инициатором протестов против тяжелых условий заключения. Подобные протесты были небезопасны. Властям ничего не стоило застрелить «бунтовщика» и объяснить это тем, что он напал на охрану. Во время пребывания в кутаисской тюрьме Джугашвили узнал о гибели одного из своих товарищей и первых наставников – Ладо Кецховели. Будучи заключенным в одиночную камеру в Метехском замке Тифлиса, Кецховели однажды стал выкрикивать революционные лозунги, стоя у решетки. Этого оказалось достаточно, чтобы надзиратель убил его выстрелом из винтовки.
Однако ни подобные примеры расправ, ни угрозы начальства, ни террор, осуществляемый тюремными властями с помощью уголовников, не сломили «ученика от революции». Уже через три месяца после своего прибытия в кутаисскую тюрьму Джугашвили организовал забастовку, принявшую столь серьезный оборот, что для разрешения конфликта в тюрьму прибыли губернатор области и прокурор. В результате их переговоров с Джугашвили многие требования заключенных были удовлетворены: политических заключенных отделили от уголовников, дали разрешение приобрести за свой счет тахту, чтобы не спать на цементном полу, и т. д.
Иосиф Джугашвили научился завоевывать себе свободу. Пять раз он бежал из ссылки, где находился под постоянным наблюдением полиции. Этому предшествовала тщательная подготовка. Во время побега он выдавал себя за иное лицо, проявляя исключительную душевную и физическую выдержку. Побег из его первой сибирской ссылки, когда он чугь не замерз в пути и даже отморозил щеки, стал для него суровым уроком. После этого он стал более тщательно готовиться к побегам.
Однако неволя не только вооружала революционеров новыми навыками борьбы. Ограничивая свободу в ссылке, сдавливая в тюрьме до предела жизненное пространство, сводя уровень человеческих стремлений до простого желания выжить, всячески унижая достоинство, то уничтожая естественную человеческую потребность в интимности и хотя бы в кратковременном одиночестве, то полностью изолируя человека от себе подобных, неволя одних ломала, других – закаляла. Выдержавшие тюрьму и ссылку революционеры становились, как правило, наиболее активными и опытными бойцами своих партий. Заключенные приучались полагаться на свои силы, разумно расходовать их.
Жизнь в неволе приучала быстрее разбираться в людях. Заключенный должен был быстро понять, на кого можно положиться, а на кого – нельзя. Порой он должен был полностью доверить свою судьбу другому человеку. Положение заключенного, а нередко и его жизнь зависели от того, готовы ли окружающие люди ему помочь, поделиться необходимым, передать нужные сведения на волю или с воли. Беглец из-под стражи должен был полагаться всецело на добрую волю часто неизвестных ему прежде людей. Они сообщали ему безопасный маршрут, обеспечивали нужные документы и необходимые материальные средства для побега, прикрывали его бегство. В то же время заключенный должен был проявлять максимальную бдительность, опасаясь провокатора, труса или просто ненадежного человека. Он знал, что полиция делает все возможное, чтобы усыпить его бдительность и заставить довериться ее агентам под видом благожелателей. Поэтому одновременно со способностью к безграничному доверию у заключенного вырабатывалась повышенная настороженность к окружающим.
Закалка сохраняла те качества, которые позволяли человеку выжить в ненормальных условиях неволи. Тюрьма и ссылка могли выковать из человека сильного борца, но часто ослабляли в нем множество человеческих качеств, необходимых для нормальной жизни. Обратной стороной «тюремной закалки» являлись тяжелые деформации сознания человека. Неволя не может не ожесточать заключенного. Джугашвили знал, что его единственным «преступлением» было желание счастливой жизни для трудящегося народа. В отличие от социалистов-революционеров или эсеров, социал-демократы не совершали убийств «во имя правого дела». В Батуме он вел на борьбу рабочих, подвергавшихся жестокой эксплуатации. Он на собственной судьбе ощущал несправедливость существовавшего строя и не мог не ожесточаться против него. По этой причине он большую часть человеческих несчастий, с которыми сталкивался, объяснял порочностью государственной системы. Смерть Георгия Телия от туберкулеза послужила для Джугашвили поводом заявить, что «пролетариат постарается отомстить проклятому строю, жертвой которого пал наш товарищ – рабочий Г. Телия».
Постоянная жизнь вне закона и в борьбе против закона невольно противопоставляла революционера миллионам людей, которые, не являясь его личными врагами, в то же время мирно сосуществовали со строем, который он собирался уничтожить. Стремление отомстить существующему строю и тем, кто активно или пассивно поддерживал его, не могло не ожесточать его и против «трусливых обывателей». Постоянная настороженность в ожидании ареста во время подполья и возможности совершить побег во время ссылок являлась источником гнетущего душевного состояния. Необходимость делить людей на тех, кто может тебе помочь, и тех, кто может тебя предать, вольно или невольно иссушала душу. Неслучайно о Екатерине Сванидзе, которая стала его женой в 1904 году, уже после двух лет пребывания в тюрьмах и ссылке, Джугашвили говорил, что она «согрела мое окаменевшее сердце». Однако новые аресты, новые тюрьмы и ссылки разлучили супругов. Екатерина Джугашвили умерла, когда ее муж был в заключении. Без родителей жил и его сын Яков, его первенец. Этого уже было достаточно, чтобы снова ожесточить Иосифа, чтобы его сердце снова «окаменело». (Использование Сталиным понятия «окаменевшее сердце» как в этом случае, так и в своем юношеском стихотворении, скорее всего имело религиозные корни, а потому означало не столько «бесчувственность», сколько утрату веры. Как известно из Евангелия от Марка, ученики Христа «не вразумились чудом над хлебами, потому что сердце их окаменело».)