Сталинград. Том четвёртый. Земля трещит, как сухой орех
Шрифт:
– Так вот, – исподволь продолжил Ганс Хубе. – Все кому было предначертано судьбой свыше – уже собрались здесь и отыскали друг друга. И будь, я проклят, уже не потеряются. – Он дружески похлопал по плечу. Отто, отмечая при этом, как чётко и грамотно по периметру этажа заняли позиции стрелки оберштурмфюрера Рунге.
– Рыцарский крест…Крест Божий, под знамёнами фюрера собрал мотомеханизированные армии Германии и направил их сюда. Красные бесы, тоже сошлись отовсюду и построились в несметные боевые порядки. Baumstark! Скоро грянет битва Небесная.
– Знаю, – Отто тронул пальцами лакированный козырёк чёрной фуражки, – здесь на Волге, предстоит битва
– Ничто не происходит без воли Творца, – отзывался Хубе.
Он извлёк из внутреннего кармана плаща короткий серебристый цилиндр, приставил к глазу. Медленно вёл по разбитому проспекту, на котором был невообразимый затор из подбитой – сгоревшей техники, по корявым, обугленным стенам мёртвых кварталов, по чёрно-бурому громадью Дзержинского тракторного завода и далее артиллерийского завода «Баррикада», которые ещё предстояло отбить у иванов. И фон Дитц увидел, что это был оптический прицел винтовки. Увеличенные оптикой, проникая в зрачок сквозь тончайшую сетку, светились рубиновые окна горящей гостиницы, рельефная лепнина фасада, чугунное литьё фонарей. Возникали и исчезали крадущиеся группы, стремительно перебегавших улицы вооружённых людей…
Оптический прицел скользил далее по руинам строений, обломкам бронзовых и гранитных памятников, снова по развороченным бомбами и разрывными снарядами гаубиц заводским цехам, наполненных трупами, разбитыми станками и механизмами; по обгорелым нефтехранилищам, по развалинам элеватора, со сгоревшей до тла душистой отборной пшеницей и далее…
– Braunarsch…Schweins-kotelett…– сорвалось с губ генерала. Всё, что он наблюдал превращалось на его глазах в огненное сонмище хаоса, уносилось в чугунное небо, издавало едва различимый неумолкаемый гул, подобный жерловому вою клокочущего вулкана.
…Красивый город на Волге сгорал. Однако, ни Ганс Валентин Хубе, ни Отто фон Дитц не испытывали по сему поводу ни капли сожаления. Пожары отмечали рубежи передовой, где гибли и сгорали ненавистные отряды обороны противника. Дроглые пятна тьмы и света, шафрановые-малиновые пучки трассеров, летучие, как золотые пчёлы, рубленные пунктиры пулемётов, харкающие кинжальным огнём на разных высотах и уровнях этажей, меркнущие-вспыхивающие осветительные бомбы, ртутные косматые шары ночных взрывов, рябиновые-лимонные гирлянды осветительных ракет, – оповещали о непрерывных столкновениях; о вражеской технике, сгоравшей от ударов гранатомётов panzerfaust – безотказного противотанкового оружия, стрелявшего реактивной гранатой с кумулятивной боевой частью, о русских штурмовых – маскировочных сапёрах или разведке, попавшей в засаду, о танке либо самоходке разорванных в клочья мощным фугасом.
Сталинград обеими сторонами был превращён в чудовищные жернова, перетиравшие кости и мясо друг друга. Но жернова изнашивались, замедляя свой дьявольский ход. И когда они, наконец обездвижутся, напрочь залипнут в парной, чавкающей гуще уничтоженных людских масс… – рассчитывало немецкое командование, – Советам будет нанесён последний сокрушительный удар, который переломит становый хребет Красной Армии и поставит её разношерстные орды на колени перед стальными гусеницами и сапогами Великой Германии.
* * *
…Господа офицеры продолжали невозмутимо всматриваться в пульсирующий смертью город, исследуя интенсивность огня. Старались определить, где в его расколотом черепе проходят швы и костные стыки, по которым, уже завтра, их танки и штурмовые отряды вновь пойдут на прорыв, оставляя за собой обугленные руины и кровавые развалины траншей, смердящие трупной вонью.
Оставаясь на месте, Отто потянулся всеми своими крепкими мышцами, словно проверял их эластичность, готовность к удару. Тут же мягко, как ягуар, расслабился, и уголки его жёсткого рта растянулись в холодной усмешке.
– Прошу прощения, гер генерал, что отрываю вас…
– Давайте, без церемоний. Слушаю вас, штандартенфюрер, – не отрываясь от оптической линзы, делово распорядился Хубе.
– Возвращаясь к нашему разговору, – фон Дитц иронично изломил платиновую бровь. – В Христа, до прихода большевиков, неистово веровали и в России, не так ли? Я слышал в Орле, от одного русского попа, что де есть божественное предназначение России…
– Мистика? – генерал не спеша сунул во внутренний карман оптический прицел, вопросительно глядя на Отто.
– Если угодно, мой генерал. Мистика русского православного народа, как богоизбранного…Хм, через страдания во Христе обретающего Царствие небесное…– глаза барона, как осколки серого льда, холодно, выжидающе смотрели на командующего.
– Занятно, что-то ещё? – на загорелом, несколько одутловатом от коньяка лице Хубе, проступил румянец. Немигающий взгляд эсэсовца гипнотически давил своей волей.
– Если быть кратким, – Отто щёлкнул каблуками, – по словам того попа…» Весь смысл русской истории, вся мировая миссия русских заключается в безропотном исполнении Божественной заповеди приготовления к Страшному Суду…» Хм, что там ещё? – фон Дитц свёл брови. – Ах, да! «Готовность к явлению Нетленного Царства, нового Града Иерусалима». Что де, создавая Россию, народ их расходился по пескам диких пустынь и безжизненным льдам, готовил эти земли ко Второму пришествию Спасителя, одухотворял мёртвое живым и сам готовился к последним временам…
– Довольно, друг мой! – властно перебил Хубе. – Полагаю, вам хорошо известно…Эти времена наступили в начале сего века, когда грязная, алчная саранча в лице жидовствующих комиссаров стала язвить и жалить царскую Россию, а за тем и нашу Германию. Одну минуту, полковник! – генерал протестующе поднял руку. В его свинцовых глазах грозно отразились пожарища Сталинграда, в голосе зазвенел металл:
– Чёрт возьми, барон! Вы бы ещё прислушались к откровениям вонючего раввина из синагоги…Halt die kiappe! Scheibe! 15 У этих пейсатых падальщиков в Талмуде…схоластического сифилиса – о богоизбранности их народа…много больше, чем золота в банках всего мира. Право дело! – генерал Ганс Хубе подозрительно посмотрел на Отто и недовольно дёрнул щекой.– Теперь вы…удивляете меня, барон! Какое к чёрту учение? Какой взгляд на русский народ? Всё в прошлом! Всё залито царской кровью и проклято Небом. Увы, друг мой, я не толкователь Апокалипсиса. Я генерал Вермахта и не смогу вам дать должную трактовку: ни Страшного Суда, ни Второго Пришествия. Но!…Даже не будучи знатоком на сём поприще, дам два совета.
15
Помолчите! Чёрт знает что! (нем.)