Сталинград. Том пятый. Ударил фонтан огня
Шрифт:
– У-ха-ха-а!!
Буренков совсем стал, как спелая ягода, поджал губы, накипел обидой. Отшатнулся от ненавистного пулемёта, сгробастал привычную трёхлинейку, буркнул под нос:
– Иш-ша поглядим чья возьмёт. – Встретился с песочно-зелёными рысьими глазами Суфьяныча и безнадёжно махнул рукой, словно сказал: «Ну, доволен, пересмешник-шайтан? Завёл свою грёбанную шарманку. Что на селе был, как слепень кусучий… Что на фронте такой же едучий паут…А ещё земляк…Ежли с подначки да с крика начинать…Тады и заканчивать надо пальбой».
– Не горюй, Григорич, – -Марат похлопал по стволу пулемёта. – Мы ещё повоюем с тобой! После
И то верно! В дневных боях первые помощники смерти – снайперы. За всё время боёв в Сталинграде эта дуэль между ними была самой долгой. Снайперы с той и другой стороны находили цели с бесовской зоркостью и мстили с беспощадной свирепостью. Обиды рядового Буренкова были едва не прекращены снайпером, когда Григорич в сердцах забросил на плечо обшарпанную винтовку. Пуля тирком цвиркнула по каске, оставив жирный зигзаг, оглушила толстяка.
– Вот гад! Пасёт нас, как телков. И ответку ему любовную не пошлёшь… – процедил сквозь зубы Суфьяныч, откинувшись спиной вместе с другими на сучковатый горбыль опалубки. – Чую…щёлкнет в два счёта, только башку закажи. Кирдык, братцы.
– Может, каской на палке…сбить его с толку?
– Думаешь немец…тупей тебя, Черёма? Эту наживку фриц давно высрал. Не-ет, на мякине его не проведёшь. Учёный сука.
– Перекурить бы это дело, товарищ сержант…
– Так! – рявкнул Нурмухамедов. – Кто закурит, навечно оставлю здесь. И точка, без предисловий. Сидеть на жопе ровно. Всем ясно?
– Так точно!
Переждали ещё пять минут – тишина.
– Может, переместился падла, сменил позицию? – неудержался Григорич.
– Может быть, – зыркая по сторонам, хмыкнул Марат. – А, может, выжидает…Когда ты ему, Петя, своё мурло снова покажешь. Ладныть, делать нечего, – сержант, пригибая голову, ловко поднялся. – Санько!
– Я-у!
– Давайте с Черёмой справьте покуда зевлоротого на место. – Он указал на собранный пулемёт. – Черёма, ленты не перекрути…Раз-два взяли, и с песнями…
Сам крутнулся волчком, перекрутился в сторону, укрылся за бетонным бруствером, пригнувшись чутка, подозорил в бинокль: в запотевших окружьях стекол близко показались развалины домов, скошенные, будто косой, свинцом мелкокустье с бурым лоскутьём не опавшей листвы. Временами автоматные очереди тянули над головой близкий смертельный высвист. Но снайпер хранил обет молчания.
«Хрен его знает, может…действительно поменял позицию сволочь. – Он ещё раз вьедливо оглядел вражеские пределы. За первым рубежом тянулись на юго-запад глубоко эшелонированные линии обороны противника. «Крепко обустроились фрицы, как у себя дома…Их тут и впрямь понабилось больше, чем в Берлине…Тьфу, пропасть! Как собак не резанных…» На закопчёном порохом лице Марата треснула усмешка, таившая жесткое презрение. Рысьи глаза от улыбки не мягчели, неприступно сохраняли неяркий свой блеск. Ничего особенного, бросающегося в глаза в старшем сержанте не было, – всё было обычно, лишь твёрдо загнутые челюсти да глаза, в гневе ломающие встречный взгляд, выделяли Нурмухамедова из гущи остальных лиц.
– Ага, зашевелились крысёныши..– увеличительные линзы приблизили серые пятна фигур, рубленные топорные контуры тяжёлых немецких танков. Левее и ближе, у заводских корпусов «Баррикады», где стояла задрав в небо дуло подбитая советская зенитка, он разглядел два чёрных легковых автомобиля, четыре бронетранспортёра битком набитых солдатами…Тут же находилось плотное оцепление из спецбатальона карателей с овчарками…Господа офицеры стояли несколько в стороне и, наблюдая, как конвой гоняет по широкому задворью пленных иванов, курили, порою наставнически вмешивались в распоряжения фельдфебелей и унтер-офицеров.
…Глядя на вылощенных, подтянутых офицеров Вермахта и СС в нарядных мундирах, Нурмухамедов классовой ненавистью чувствовал между собой и ими непреодолимую незримую стену: там аккуратно с немецкой педантичностью пульсировала своя, по-господски нарядная, праздно-строгая, иная жизнь, без грязи и вшей, холода и голода, без страха перед заградотрядами НКГБ, частенько употреблявших зубобой и не только…
Ах, эти чёрные тонко-хромовые плащи –сапоги! Ах, эти дьявольски красивые мундиры! Эта форма – сталь с серебром плетёных погон, – -от лучших дизайнеров и закройщиков «Нugo Boss». Эти тевтонские каски, железные кресты, дерзкие, щегольские изломы фуражек с крылатым орлом…выверенная строгость и стать офицерского кителя, галифе, практичный набор ремней-пряжек и безупречно подогнанных по размеру шинелей.
…глядя на это гнетущее великолепие – мундирную силу Третьего Рейха; на эти надменные холёные лица господ нового миропорядка, на их гордые выправки, по-хозяйски самоуверенные походки… Он вдруг, как ожог, ощутил дёрганную конвульсию своих губ. И такая в нём вспыхнула ненависть, бешенство до белых бельм в глазах, застилавшее зловещее изображение чёрной паукорукой свастики, волчьего крюка на развивающихся на ветру боевых знамёнах…Ненависть к жестокому, разгромившему цветущий город врагу, что он едва удержал в себе, ударявшейся о стиснутые зубы звериный рык. Он стоял ослеплённый, и сквозь бельма просвечивал мерзкий, шевеливший чёрными лапами на ветру фашистский жупел.
– Чёртовы готы! Собачья кр-ровь! – он заскрежетал зубами. Вспомнилось отчаянье политрука: «У них великолепная воинская школа. Железная дисциплина. Чудовищная военная машина! А у нас…только количество…Привыкли с царёвых времён топтать сапогами да шапками закидывать». «Нет, капитан. В-врёшь, – в рысьих прищуренных глазах горели злорадные огоньки удовольствия. – После 41-го и мы кое-чему научились! Давайте, в гости к нам. Будет вам адюльтер с балдахином, суки!»
Ему отчётливо видно было, как из фиолетовых жерл двух улиц, впереды выехали стрекочущими колоннами мотострелки, резво разъехались по сторонам, образовав шеренгу; за ними показались первые две цепи автоматчиков в касках, с гранатами, огнемётами; за ними, между кирпичными завалами, остовами сгоревшей техники, разворачивалась в марше чёрная походная колонна эсэсовских штурмовиков.
– «Твою мать…Да сколько ж их!? – в сердцах выдохнул старший сержант. – Вот оно! Кирдык подкрался незаметно. Похоже, не они, а мы…полетим, как драные веники…А-ааай! – Где товарищ комбат? Где Танкаев?!» Будто прочитав мысли Суфьяныча, Буренков, Черёма и Куц уставились на командира расчёта.
– А батя-комбат, где?
– Абрек с нами?
– Гутарь, будь ласкив… – Куц нервно дёрнул оттопыренным ухом. – Нам без него, хлопци, нема удачи…
– Закрой контру, хохол! Паника, саботаж…За это к стенке, в расход!