Сталинград.Том шестой. Этот день победы
Шрифт:
Секунду, другую у наших танков и грузовиков стояла мёртвая тишина. Слышно было, как в железных корзинах трещали бивачные костры, увлекая за собой в звёздное небо летучие космы, сыпучие ворохи огненных светлячков. Все мы сидели-стояли лицом к этому огню. Краснели молодые лица, радостно блестели глаза. Огонь бушевал, швырял алые языки, взрывался изнутри белыми молниями, ширился, пожирая поленья и сучья, накалялся…И нам казалось, что это священный очистительный огонь, который германский солдат, на остриях своих штыков несёт старому миру. Над нами качались вершины редких сосен, раздвинутые багровым светом, будто кто то огромный, незримый ходил по лесу и шевелил вершины деревьев.
Прогорела
– Colonel, bravo! Goldene worter! 30
– Gott ist mit uns!
– Fur Fuhrer und Faterland!
– Du bist der beste Ulrich! Weiter so!..
– Wir warden gewinnen! Wird un seve weit unter der ferse sein! 31
30
Браво, полковник! Золотые слова! (нем.)
31
С нами Бог!
За Фюрера и Отечество!
Вы лучший, Ульрих! Так держать!
Мы победим! Мир будет под нашим сапогом! (нем.)
Когда возбуждение стихло, Зейссер снова взял слово:
– Непобедимые солдаты Рейха! Надежда фюрера и всего цивилизованного мира! На ваш Крестовый поход на Восток, на ваши дивизии и танковые корпуса ныне возложена великая миссия – очистить мир от большевистской чумы. Вам элитным частям и соединениям 6-й армии оказана великая честь – быть стальным кулаком, теми железными клещами, которые уничтожат красных бесов и освободят благословенные земли для благородного германского плуга!
Солдаты фюрера! Вы лучшие воины в мире, которых когда-либо видело Солнце! Непреклонная воля нашего вождя направила вас сюда, в бескрайние степи диких гуннов, сарматов и скифов, чтобы исполнить священный долг. Да, многие из нас падут в предстоящей битве и не доживут до Победы. Но мы, потомки Зигфрида, поклянёмся, что во имя Великой Германии нам не жалко и жизни! Это последняя ваша битва. Помните, на вас сегодня обращены тревожные взгляды всего свободного, белого мира! Верю, – у нас всё получится! Так будем железным кулаком Возмездия! Blut und Boden!
– Кровь и земля!
– Ein Volk, Ein Reich, Ein Fuhrer!
– Один Народ, Один Рейх, Один Фюрер! – чернели норы сотен кричавших ртов.
– Sieg!
– Heil!
– Sieg!!
– He-il!!
– Sie-eg!!!
– He-e-eil!!!
Сотни, тысячи рук выбрасывались вперёд на римский манер, и мы исступлённо скандировали: «Победа!» «Спасение!»
…Все оставались в строю крайне взволнованные, словно нас и впрямь наполняли: боевой дух и волшебная энергия Одина, переливавшаяся из его легендарного двуручного меча.
Как на духу…Подобные речи авторитетных командиров-наставников имели для нас
25 июля. Закат – жёлтый и тусклый. Над нашими колоннами висят чёрные, ничем не освещённые, неподвижные тучи. Под колёсами-гусеницами рычащей техники стонущая земля, чёрная, как дёготь…И наши лица в этом зловещем свете желты, как лица мертвецов.
…на кратком привале мой взвод хмуро и молчаливо смотрел на пыхтящий русский «самовар»…Verdammte scheisse! Чертовски хотелось утолить жажду кипятком. Но трофейный «самофар» почему то никак не хотел закипать. Смешно! Он такой же упрямый и вредный, как его хозяева – русские. Ефрейтор Шольц вновь «раздухарил» его местным варварским способом – сапогом! Но он снова потух…Отразил на боках своих мстительный азиатский прищур и угрозу заката, и тоже стал чужой и враждебный, как всё тут вокруг…Такой же мёртвый и непонятный, как трупы туземцев, гниющие в канавах и на обочинах нелюдимых дорог.
– Nutten ficken! Чёртова прорва степей…Где мы? – спросил кто-то из пулемётного взвода, и в голосе его я почувствовал тревогу и неуверенность.
Обер-фельдфебель Мец из Цвайбрюкена пожал плечами, будто сказал: «на краю света». Кто-то судорожно хрустнул пальцами, рассматривая родные лица на маленькой фотографии; кто-то нервно засмеялся. Кто-то вскочил и, прикуривая от бензиновой зажигалки быстро заходил, вдоль покосившегося набок грузовика. Теперь, ближе к нашей цели – Сталинграду, часто можно было встретить этих быстро расхаживающих, рыскающих зачем-то среди костров-постов, машин и людей, иногда сосредоточенно молчаливых, иногда странно бормотавших что-то.
– На войне, narr– bekloppt! – сипло и раздражённо ответил тот, что нервно смеялся, и снова захохотал глухим, длительным смехом, точно давился чем-то.
– Чего хохочешь?! – возмутился ветеран ещё -ой мировой войны Блюхер. – Заткнись, дурак! Без тебя тошно…
Тот ещё раз подавился, хохотнул в кулак и нехотя смолк.
Темнело, громадная туча наседала на землю, точно хотела задержать невиданное доселе по размаху движение, железный поток, растянувшихся на сотни километров механизированных колонн; мы с трудом различали латунные призрачные лики друг друга. У многих в руках замерцали карманные электрофанарики. Их жухлые лимонные лучики беспокойно шарили по лиловому савану, надвигавшийся с востока Тьмы.
…Я смотрел на солдат своей роты. Нахохлившиеся, они сидели у костров – небритые коростой грязи, словно в зловещем пасмурном сне. Все надежды этим днём достичь границ призрачного Сталинграда оказались тщетны. За каждым холмом, был новый холм, за каждым курганом – мелкие перелески, и снова угрюмые взлобья меловых, плешивых курганов, и снова холмы, как сакральная доска до исступления, до тошноты. Зато теперь я верил своим парням. Им действительно осточертело это бесконечное, тупое движение на Восток. Им до крика хотелось пострелять самим, сцепиться с заклятым врагом, проверить себя в стоящем деле.