Сталинград.Том шестой. Этот день победы
Шрифт:
– Звэри…чёрные звэри… – казалось, Хозяин потерял всякий интерес к политруку, и говорил сам с собой. – Дадай 41 …Вай-ме!.. 42
Абгладали
Святой Гиваргий, куда катытца наша Красная Армия? Нэт, нэт…Ни дапускаю дажи такой мисли! – тихо и отрешённо прохрипел Он, сосредоточиваясь взглядом на невидимой точке, в которой заключалась сущность мучительной и неизбежной развязки. – Видыт Бог, эту праблему…одним оружием ни рэшить! Кто пэрвым сломитца духом…патеряет инициативу…Вэру, надэжду в Пабэду…Сдаст город, – тот и проиграл! – подвёл черту Он, пробуя раскурить погасшую трубку, вдруг разом похудевший, осунувшийся, словно вместе с дымом истаяла часть его сгоревшей плоти. Пепельно-серый, маленький, Он сидел в кожаном кресле среди пёстрых оперативных карт, испещрённых чёрными-красными стрелками наступлений – боёв – обороны, мусоля в пальцах вишнёвый чубук, напрочь утеряв в своём образе то весомое, величественное – «сталинское», что подавляло любого своей пугающей большевистской мощью, бескомпромиссностью, пугающей непонятно авангардной новизной, – в гранитной правде которой, чувствовалось решительно всё: и политическое, и экономическое господство, и военная слава, и величие, и тоталитарная власть.
41
Возглас горя, отчаяния (груз.)
42
Восклицание, дословно – «горе мне!..» (груз.)
…Алексей закончил свою горячую исповедь; тяжело дышал, будто в одиночку разгрузил «рабочую лошадку» трёхтонку ЗИС-5, водители которых всеми правдами и не правдами, под бомбёжками и пулемётным огнём «юнкерсов», доставляли – на передовую ящики с боеприпасами, фляги с водой, бинты и медикаменты для провонявших карболкой-фенолом и гнилой кровью лазаретов.
Верховный молчал, раздумчиво набивал трубку. Молчал и он, тайком поглядывая на Отца народов…Смотря на побитое оспинами лицо Вождя, на его седоватые усы, будто присыпанные пеплом…Ему вдруг представилась старая, покрытая окалиной артиллерийская гильза с пробитым, окисленным капсюлем. Из тех, что звонкими-гремливыми грудами валялись позади противотанковой батареи капитана Антонова. Через несколько дней яркие латунные гильзы темнели, их давили сапогами и гусеницами; они, израсходовав всю взрывную мощь, выбросив тяжёлое острие снаряда, валялись ненужным хламом. Такое же ощущение израсходованности и опустошённости производил в это час и Главнокомандующий, из которого вырвалась и исчезла вся энергия власти.
Конец ознакомительного фрагмента.