Сталинские соколы. Возмездие с небес
Шрифт:
Уже на проходе траверза Феодосии наше непосредственное прикрытие обнаружило группу немцев идущих с юга, со стороны моря. Истребители вступили в бой, а мы снижаемся до пятисот метров и уходим из зоны боя. Пересекаем пролив севернее Керчи и берем курс на Анапу. Сопровождение нас так и не догнало.
На четвертом развороте сваливаюсь на крыло, еле возвращая контроль над инертной машиной.
Из нашей группы вернулись все штурмовики и только два истребителя. Потери остальных групп составили два Ил-2.
Восьмого апреля от Сиваша началась наступательная операция по освобождению Крыма. По мере продвижения наземных войск переводили и нас. В конце апреля я случайно попал в Старый Крым. Бойня, которую устроили там немцы при
22 апреля нас перевели на аэродром Саки для участия в штурме Севастополя и ударам по морским судам на пути из Севастополя в Румынию. Карьера моя в полку складывалась как-то не очень. Отношение к «не морскому» офицеру у штабного полкового начальства было настороженным, и меня продолжали держать на вторых ролях, тем более что летчиков в полку было больше чем самолетов. Вдобавок, случился скандал с моими дневниками, кто-то донес начальнику штаба, стали разбираться, что я там такого пишу, не будучи корреспондентом. Записи мои забрал особый отдел, благо, будучи дома, я переписал их набело и сохранил у семьи, а меня чуть не отдали под суд.
13 мая поступил приказ командующего ВВС Черноморского флота о передислокации полка на Балтику. С утра 19 мая полк начал перелет. Я летел в транспортном самолете вместе с техниками. Мы сделали промежуточную посадку в Орле, где остановились на пару дней дождаться штурмовики. Затем предстояло лететь на Москву, далее на Новую Ладогу.
На орловском аэродроме я совершенно случайно узнал, что здесь находится мой бывший командир 218-го полка майор Лысенко, и добился с ним встречи. Николай Калистратович был уже не майор, получив подполковника, он следовал из столицы в полк, переводимый из резерва на 1-й Белорусский фронт. Лысенко был рад встречи. Теребя зачесанный по-модному наверх чуб и улыбаясь широкой открытой улыбкой честного и открытого человека, он обнял меня как хорошего знакомого. Я поздравил подполковника с очередным званием и спросил как дела в части.
Николай коротко рассказал, что осенью, после моего перевода, полк участвовал в освобождении Нежина, затем освобождал Гомель. Дивизия наша теперь именовалась Краснознаменной Нежинской. С начала зимы полк получил передышку, а теперь доукомплектованный новыми самолетами отправлялся в Полесье.
Встреча с подполковником дала мне такое душевное тепло, какое не испытывал я с последнего посещения семьи. Не раздумывая, я попросил командира помочь с моим возвращением в родной полк. Лысенко схватился за голову. из флота опять в ВВС. Но я настаивал, намекая на свой давний разговор с полковником Крупским. Наконец, Николай Калистратович согласился.
– Ладно, летчик ты хороший, помню, я тебя даже комэском хотел назначить. Похлопочу!
Лысенко не подвел, он встретился с новым командиром гвардейского полка Челноковым и один подполковник передал меня другому. Прямо из Орла я попал в Белоруссию. Документы о моем переводе были переданы третьего июня. После этого за мной закрепили самолет, и я приступил к восстановительным полетам пока в качестве рядового летчика. Моим непосредственным командиром звена стал лейтенант Дмитрий Безяев двадцати пяти лет отроду, ведущим в паре – тот самый лейтенант Хрюкин, попавший в полк со мной в один день год назад, стрелком – временно Наум Гербер, уже летавший со мной несколько раз на задания под Курском. Наум заметно повзрослел, на груди девятнадцатилетнего пацана красовался орден «Красное Знамя». Я был рад встретить старых товарищей живыми и невредимыми.
Обстановка на фронте стабилизировалась. В результате Смоленской операции наши войска продвинулись на запад до двухсот пятидесяти километров, очистив от оккупантов Смоленскую область и войдя в Белоруссию, заняли оборонительные позиции. К обороне готовились и немцы. Затишье не было полным. Немцы
15 июня нам поставили цели на летнюю кампанию. стратегическое наступление в Белоруссии, и 218-й полк стал готовиться к боевой работе.
24 июня рано утром нам поставили задачу поддержать наступление наземных войск под Бобруйском. Наша цель – вражеская артиллерия вокруг Паричей. Это мой тридцать пятый боевой вылет. Погода мерзкая. туман и низкая облачность. Поэтому отобрали четверку опытных экипажей, допущенных в СМУ. Взлетели в 7 часов 15 минут на двухместных штурмовиках с пушками НС-37, фугасными авиабомбами ФАБ-50 и авиационными снарядами РС-132. Сопровождает нас одна пара «Кобр», лучше оборудованных для таких метеоусловий. Видимость по горизонту не превышает девятьсот метров.
Мы набрали двести метров и взяли курс прямо на Паричи. «Кобры» так низко лететь не могли, терялся смысл прикрытия, поэтому истребители полезли вверх в облачность и сразу нас потеряли. Была надежда, что и немецкие истребители не смогут организовать противодействие в такую погоду. Но мы ошибались. Уж не знаю, как немцев на нас навели, может по радиолокационной станции, может ночников каких послали, но только мы пересекли линию фронта, на нас сзади сверху из облачности выпали Мессершмитты, предварительно связав боем пару прикрытия. Звено распалось. Немец зашел нам в хвост, Наум вел отчаянный огонь. От пулеметно-пушечного огня Ил получил значительные поврежден и еле держался в воздухе. Руль направления не работал – перебило тросовую проводку, самолет вяло реагировал на отклонение ручки по тангажу. Я сбросил бомбы, с трудом развернувшись элеронами и «газом» используя гироскопический момент винта, и пошел в сторону своего аэродрома, попытавшись уйти в облачность. Чувствую, как внутри меня становится жарко, давление бьет в голову, неужели все, вот и наше время подошло…
В 1944 году вышло новое Наставление по боевым действиям штурмовой авиации, требующее от каждого летчика постоянно сохранять свое место, в общем строю. Самовольный выход из группы рассматривался как преступление. Чего таить грех, были случаи, когда летчиков подводили нервы, и они покидали боевые порядки, под любыми предлогами возвращаясь на аэродром. С другой стороны – отрыв отдельного экипажа не только ставит выполнение боевой задачи под угрозу, но и делает одиночный самолет легкой мишенью. Инструкции в авиации написаны кровью, но сегодня у меня не было выхода. От истребителей мы удрали, что с остальным звеном я не знал. Осматриваю самолет. Обшивка крыла вся изуродована. Лечу и думаю. прыгать или сажать? Решил. дойдем до аэродрома, там будет видно. Посадить самолет без педалей с неэффективным рулем высоты сложная задача. Я вспомнил Мирона Ефимова, командира 8-го Гвардейского полка, он два раза сажал самолет с подобными повреждениями, а ведь я в авиации дольше, обязан справиться. Да и какой летчик любит парашют? С прогревом туман начал рассеиваться. Впереди вижу аэродром, буду сажать. Предупредил Наума. Работаю дросселем, помогая рулю высоты. Как сажать? Принял решение. «по-обычному», только на запасную полосу подальше от стоянок и строений, аэродром большой, еще немцами оборудованный. Делаю пологий заход, выпускаю шасси и механизацию, повезло, что не перебило пневмосистему. Плавно убираю «газ» и почти до конца тяну на себя штурвал. Посадка получается достаточно мягкой. Техники считают повреждения, их много, больше двадцати пулевых и три крупные дырки от снарядов. Самая большая дыра в месте стыковки хвостовой части самолета со средней. Рама и обшивка повреждены, торчат стрингеры. Трос руля направления перебит, а тяги руля высоты целы, но поврежден сам каркас руля. Еще бы немножко и хвост нам срезало. Лонжероны крыльев целые, но обшивка порвана. Из вылета вернулись только мы. Три Ил-2 и оба истребителя были сбиты. Три человека погибли, остальные вышли в расположение 65-й армии.