Сталинский неонеп
Шрифт:
За объединение своих сторонников в интернациональном масштабе Троцкий боролся с момента своей высылки из СССР. Первым итогом этих усилий стала международная конференция в Париже (1930 год), на которой были представлены 8 партий и групп левой оппозиции. Они объявили, что формально остаются в рядах Коминтерна, и создали постоянный координационный орган — Международный секретариат левой оппозиции. В том же году к интернациональной левой оппозиции присоединилась болгарская группа «Освобождение» и греческая секция, численность которой доходила до 3 тысяч человек.
Вторая конференция международной левой оппозиции, включавшая представителей 11 стран, состоялась в феврале 1933 г. К этому времени членом Международного секретариата
Укрепление идейного влияния Троцкого произошло после прихода к власти Гитлера. Это событие убедительно показало банкротство политики Коминтерна в Германии и правильность альтернативной стратегии, выдвигавшейся Троцким. По словам И. Дойчера, «даже закалённые сталинисты» впоследствии говорили ему и признавали публично, что они «тайком восхищались ясной и бесстрашной позицией Троцкого» [56].
Вера социал-демократов в парламентскую демократию оказалась жестоко подорванной в результате падения Веймарской республики, обнаружившей неспособность противодействовать утверждению террористической диктатуры и расистской идеологии в одной из самых передовых капиталистических стран. «Едва ли в Европе осталась хоть одна социалистическая партия, которая под влиянием событий в Германии торжественно не вписала в той или иной форме формулировку о „пролетарской диктатуре“ в свою программу. Внутри этих партий радикальные и левые группы обращали взоры к Троцкому, находя его идеи куда более рациональными и привлекательными, чем всё, что мог предложить официальный коммунизм» [57]. С учётом этого Троцкий рекомендовал своим сторонникам во Франции действовать в рядах социалистической партии, за которой шло большинство французских рабочих.
В 1933 году новые троцкистские группы возникли в Польше, Чехословакии, Дании и других странах, а также среди немецких эмигрантов. В августе этого года на совещании левой оппозиции в Париже присутствовали уже представители 14 партий. Троцкий не участвовал в работе этого совещания из соображений конспирации, но подготовил его основные документы. Три партии, представленные на совещании, приняли резолюцию о необходимости активизировать работу по созданию IV Интернационала.
Несмотря на ничтожность материальных ресурсов, находившихся в распоряжении Троцкого, и оголтелую травлю, которой он подвергался со стороны открыто антикоммунистических сил и сталинистов всего мира, его идеи оказывали растущее влияние не только на его прямых приверженцев в различных странах, но и на более широкие круги радикализующихся левых сил. Ни одна русская книга в 30-е годы не выходила таким большим тиражом на Западе, как «Моя жизнь». Как пишет современный немецкий историк М. Рейман, творчество Троцкого воздействовало «не только на идеи „экстремистских“, „троцкистских“ групп, как иногда ошибочно считают в СССР, но также на широкий спектр социалистического мышления, а частично — на мышление либеральное и даже консервативное. Это влияние было особенно сильным там, где речь шла об оценке истории и развития СССР, как и некоторых аспектов международного коммунистического движения» [58].
Будучи не в силах противопоставить растущему идейному влиянию Троцкого убедительное идейное контрвлияние, Сталин неизбежно должен был двигаться по пути непрерывных политических провокаций и всё новой клеветы на Троцкого, подхватываемой официальной коммунистической прессой различных стран. Обвинения в адрес Троцкого стали «в СССР, как и в коммунистических партиях и других стран, в течение многих десятилетий орудием подавления любых проявлений самостоятельной, тем более независимой мысли. При помощи этих обвинений из общественно-политической жизни устранялись, арестовывались
Борьба с «троцкизмом» в 30-е годы была проявлением не только личной ненависти Сталина к своему самому сильному и непримиримому политическому противнику. Она была тесно связана со страхом Сталина перед возможностью спонтанного возникновения социалистических революций в капиталистических странах, победа которых неизбежно вырвала бы из его рук власть над международным коммунистическим движением. Сталин отчётливо сознавал, что усиление позиций «троцкизма» на Западе грозило возникновением альтернативной Коминтерну политической силы, способной перехватить революционную инициативу и привлечь на свою сторону значительную часть леворадикальных элементов в капиталистических странах.
Чтобы не допустить претворения этой возможности в действительность, понадобился террор невиданных в истории масштабов, направленный сначала против оппозиционных групп в ВКП(б) и других коммунистических партиях, а затем против этих партий в целом. Существенным толчком, побудившим Сталина к развязыванию этого террора, явились внутренние процессы в СССР, нашедшие отражение в событиях, которые произошли во время работы XVII съезда ВКП(б) (январь — февраль 1934 года).
IV
XVII съезд: «победители» и «обозники»
В статье «Накануне съезда» Троцкий писал: «Предстоящий вскоре съезд правящей партии Советского Союза призван вынести по заранее заготовленной формуле одобрение политическому руководству, хозяйственному плану и работе Коминтерна. Между тем эти три области, тесно связанные между собой, выдвигают ряд жгучих вопросов, на которые съезд не сможет и не захочет ответить. Не потому, что вопросы противоречат интересам рабочего государства, а потому, что самая постановка их несовместима с интересами правящей бюрократии» [60].
Напоминая, что в 1917—1923 годах партийные съезды собирались ежегодно, Троцкий обращал внимание на то, что после смерти Ленина все съезды партии созывались со значительными опозданиями, которые вызывались потребностями закулисных бюрократических маневров. Особенно большой промежуток времени разделил XVI и XVII съезды. «В течение тех двадцати месяцев, когда Центральный Комитет, уже не только по существу, но и по букве Устава правил в порядке узурпации, в партии не раздалось ни одного голоса протеста. По двум причинам: 1) никто не верит более, что съезд аппарата способен что бы то ни было изменить в работе правящей верхушки; 2) если бы кто-нибудь, в наивности своей, попытался поднять протест, то был бы немедленно исключён из партии. Предшествовавшая съезду „чистка“ исключала десятки тысяч людей за менее тяжкие грехи. Если в классический период большевизма каждому съезду предшествовала горячая дискуссия, занимавшая ряд недель, то нынешнему съезду предшествовала бюрократическая чистка, растянувшаяся на полгода. При этих условиях съезд явится лишь внушительным парадом бюрократии» [61].
Парадный характер съезда нашёл отражение уже в определении его как «съезда победителей». Этому определению, на долгие годы вошедшему в историко-партийную литературу, соответствовал крайне мажорный тон докладов и речей, в которых полностью замалчивались трагические события, произошедшие после предыдущего партийного съезда. Во всех выступлениях не было сказано ни единого слова о том, что страна только что вышла из полосы длительной гражданской войны, что по ней прокатились тысячи жестоко подавленных крестьянских восстаний, что в 1933 году голод унёс миллионы жизней. Если торжественные рапорты об успехах и перемежались упоминаниями о трудностях и упущениях, то последние неизменно объяснялись либо сопротивлением классового врага, либо просчётами местных партийных организаций.