Сталинский неонеп

Роговин Вадим Захарович

Сталинское руководство надеялось, что стахановское движение откроет новый «большой скачок» в экономике. В выступлении Молотова было прямо заявлено: это движение «в короткий срок обеспечит нам удвоение и утроение промышленной продукции» [561].

Декабрьский пленум ЦК (1935 года) потребовал изменить «нормы выработки в сторону их некоторого повышения» и провозгласил переход на «прогрессивную сдельщину» [562]. Вслед за этим произошло существенное увеличение плановых заданий на 1936 год по выпуску основных видов промышленной продукции.

Положительные и отрицательные стороны стахановского движения были проанализированы в статье Льва Седова (зарекомендовавшего себя к тому времени серьёзным публицистом-аналитиком,

способным к глубоким самостоятельным обобщениям). Особый интерес его статьи (опубликованной под псевдонимом «Н. Маркин») состоял в том, что её выводы базировались целиком на сообщениях советской печати, выпячивавшей прежде всего позитивные стороны стахановского движения.

В статье отмечалось, что рекорды стахановцев не прочны и не показательны с точки зрения роста средней производительности труда, потому что в большинстве случаев они являются результатом чудовищного напряжения, которое рабочий не в состоянии выдержать на протяжении продолжительного времени. Однако это не означает, что стахановское движение представляет собой блеф. Очищенное от рекордизма и ажиотажа, оно может иметь большое будущее.

Главным стимулом стахановского движения, подчёркивал Седов, выступает личная материальная заинтересованность, «и именно это, и только это, обеспечивает ему несомненный рост в ближайшем будущем» [563]. Условия такой заинтересованности в результатах труда возникли после отмены нормированного снабжения, когда у рабочих появилась возможность потребительского выбора. Поэтому превращение сдельной или поштучной оплаты в доминирующую форму материального вознаграждения способствует повышению производительности труда.

Конечно, отмечалось в статье, это не означает, что стахановское движение, как заявил Сталин, «подготовляет условия для перехода от социализма к коммунизму». Напоминая, что Маркс рассматривал сдельную оплату не как категорию социализма, а как экономическую форму, «наиболее соответствующую капиталистическому способу производства», Седов писал, что «только потерявший последний марксистский стыд бюрократ может этот вынужденный отход… к усилению неравенства, к перенапряжению рабочей силы… изображать как „подготовку перехода к коммунизму“» [564].

Социальные последствия стахановского движения выражались во внесении глубокого расслоения в среду рабочего класса. Например, обычный шахтер-забойщик зарабатывал в месяц максимум 400—500 рублей, а забойщик-стахановец — более 1600 рублей. Вспомогательный рабочий-стахановец получал 400 рублей, а не стахановец — всего 170 рублей. Последняя цифра, по данным советской статистики, представляла среднюю зарплату в промышленности. Многие рабочие зарабатывали 150, 120 и даже 100 рублей. «Вряд ли в какой-либо из передовых капиталистических стран,— писал Седов,— имеет место столь глубокое различие в зарплате рабочих, как ныне в СССР… Можно было бы без труда показать, что зарплата привилегированных слоёв рабочего класса (рабочей аристократии в настоящем смысле этого слова) относится как 20:1, а может быть, и больше к заработной плате низкооплачиваемых его слоёв» [565].

Анализ противоречий стахановского движения был продолжен Троцким, который указывал, что это движение могло бы вести к систематическому повышению производительности труда, если бы оно было освобождено от бюрократического командования и очковтирательства. Однако бюрократия стимулировала развитие этого движения привычными для неё методами административного нажима, одной стороной которого стали премии и реклама, а другой — массовые репрессии против инженерно-технического персонала и рабочих, обвинённых в производственном и даже политическом саботаже. К этому добавлялась неспособность бюрократии привести организацию труда и производства в соответствие с новыми условиями. Пока речь шла об отдельных

пионерах нового движения, бюрократия организовывала их работу с чрезвычайным старанием, даже за счёт интересов остальных рабочих цеха или шахты. Когда же в стахановцы стали зачислять сразу сотни и тысячи рабочих, она оказалась неспособной наладить планомерную работу по их массовому подъёму на более высокие ступени технической квалификации. Вместо этого она подхлёстывала передовиков, пытаясь «изнасиловать и рабочую силу и технику. Когда часовой механизм замедляет ход, она тычет в колесики гвоздем. В результате „стахановских“ дней и декад в жизнь многих предприятий внесен полный хаос. Так объясняется тот поразительный, на первый взгляд, факт, что рост числа стахановцев сопровождается нередко не повышением, а снижением общей производительности предприятия» [566].

Сами сталинисты были склонны объяснять причины производственных неполадок тем, что советским рабочим не хватает культуры труда. По этому поводу Троцкий замечал: «Это только половина правды, и притом меньшая. Русский рабочий восприимчив, находчив и даровит. Любая сотня советских рабочих, переброшенная в условия, скажем, американской промышленности, через несколько месяцев, даже недель не отставала бы, вероятно, от американских рабочих соответственных категорий. Трудность — в общей организации труда. Советский административный персонал отстаёт, по общему правилу, от новых производственных задач гораздо больше, чем рабочие». Это выступало ещё одним подтверждением того, что «общественный цех, который задерживает и парализует другие цехи советского хозяйства, называется: бюрократия» [567].

Утверждения советской печати, что рабочие трудятся «для себя», подчёркивал Троцкий, затемняют тот факт, что сама по себе государственная собственность на средства производства «не превращает навоз в золото и не окружает ореолом святости потогонную систему, изнуряющую главную производительную силу: человека». Применение изматывающей рабочих сдельщины свидетельствует о том, что в СССР «совершается сейчас безжалостно суровая пригонка человеческого материала к заимствованной у капитализма технике. В борьбе за достижение европейских и американских норм классические методы эксплуатации, как сдельная плата, применяются в такой обнажённой и грубой форме, которой не могли бы допустить даже реформистские профессиональные союзы в буржуазных странах» [568].

XXXVII

Социальная политика сталинизма в зеркале «сталинской конституции»

Социальную базу своего режима Сталин пытался расширить и с помощью чисто политических и административных акций. В этих целях было несколько облегчено положение тех групп, которые в конце 20-х — начале 30-х годов служили главным объектом административных преследований.

Уже в 1931 году были приняты специальные секретные решения о прекращении гонений на беспартийных специалистов. Отныне по отношению к учёным и инженерам стала осуществляться, говоря словами самого Сталина, «политика привлечения и заботы» [569].

Другим сталинским социальным маневром стала своего рода индульгенция детям кулаков. Для этого оказалось достаточно одной реплики, брошенной Сталиным на совещании комбайнеров в 1935 году. Когда башкирский колхозник А. Гильба в своём выступлении заявил под аплодисменты зала: «Хотя я и сын кулака, но я буду честно бороться за дело рабочих и крестьян и за построение социализма»,— Сталин произнес: «Сын за отца не отвечает» [570].

Эта фраза, получившая огромный политический резонанс, в одночасье ликвидировала статус отщепенцев общества, который имели раньше дети «раскулаченных». А. Твардовский, семья которого было депортирована в 1930 году из Смоленщины в Сибирь, позже так описывал этот перелом в судьбах миллионов людей: