Сталинъюгенд
Шрифт:
* * *
Кроме Тёмки в семье генерал-лейтенанта Хмельницкого росла младшая дочь Наташа. Сам Хмельницкий выделялся из стройных рядов обычных генералов. Второй такой колоритной фигуры, наверное, не было во всём огромном Советском Союзе. Многие годы Рафаил Павлович служил адъютантом красного маршала Клима Ворошилова, пятнадцать лет возглавлявшего рабоче-крестьянскую Красную армию. Отличился Руда – так друзья звали Рафаила – ещё во время Гражданской войны и при подавлении Кронштадтского восстания. Был неоднократно ранен и по заслугам отмечен – знакомством с Лениным и Сталиным, двумя орденами Красного Знамени, выдвижением на должность командира «Московской пролетарской стрелковой дивизии», где под его началом проходили службу многие офицеры, впоследствии сыгравшие значительные роли в военной истории.
В
Когда после финской кампании Сталин отстранил Ворошилова от руководства вооружёнными силами, генерала Хмельницкого он отослал в распоряжение командующего Северо-Западным военным округом Ивана Конева, назначив комкором-34[8]. На прощание Вождь презентовал генералу «парабеллум» с дарственной надписью «Моему другу Руде от Сталина» и восьмиместный новенький «паккард», показав кое-кому, что не считает финскую кампанию таким уж провалом. В этой должности Рафаил Павлович встретил войну и, позже, вёл с корпусом изнурительную оборону в районе Ельни, где попал в окружение, но с боями пробился к своим. Генерал-лейтенанту удалось вывести за собой значительную часть личного состава, всю документацию и даже кассу соединения.
После этого Сталин вновь отряжает Руду в распоряжение Ворошилова, командовавшего тогда обороной Ленинграда. Хмельницкий опять становится генералом по особым поручениям при маршале. Полностью потеряв ориентацию в военной обстановке, но подгоняемый Вождём, Климент Ворошилов решил самолично произвести рекогносцировку. Взяв с собой верного Рафаила, ещё двух генералов и адъютанта своего адъютанта – полковника Ореста Августыняка – он уселся на дрезину и начал объезд тающих и уже практически неконтролируемых советских владений в районе Волхова. Вскоре властительные пассажиры попали под бомбёжку. Взрывом дрезину сбросило с пути вместе с седоками.
Когда дым рассеялся, под откосом стали считать раны. Больше всех пострадал Хмельницкий, сильно придавленный ящиками с цинками, лежавшими в дрезине – у генерала оказался серьёзно повреждён позвоночник. Ворошилов вышел из-под бомбового удара с трещиной на ноге. Остальные отделались легкими ушибами и испугом. Оценив обстановку, Августыняк рванул назад. После часа безостановочного бега он вышел в расположение наших частей и доложил ситуацию. Началась операция по спасению начальства – руководителей Ленинградского фронта спешно вывезли из опасной зоны. Несколькими часами позже Хмельницкого отправили на самолёте в кремлёвский госпиталь, эвакуированный в Куйбышев, где его ждала семья. В итоге Рафаила Павловича выходили, но служить в действующей армии врачи категорически запретили. По возвращении из эвакуации его вызвал Сталин и поручил организовать в Москве на территории Парка Горького выставку трофейного оружия. Этой задаче Вождь придавал политическое значение и подчинил начальника выставки непосредственно себе. Руда опять обозначился рядом с «вершиной», поскольку экспозицию беспрерывно доукомплектовывали, а после появления новых экспонатов её регулярно посещали военачальники и сам Верховный Главнокомандующий. При этом роль Руды состояла не только в надувании щёк рядом с высшим генералитетом – он имел самое непосредственное отношение к распределению благ, поскольку выставка представляла собой колоссальное хозяйство, и экспонаты были лишь «надводной частью айсберга». Под Хмельницким оказались огромные склады остальных трофеев, оттуда семьи руководства получали по «ордерам» автомобили и другие ценные вещи. На каждом таком «ордере» стояла виза Рафаила Павловича.
* * *
Тёмка встретил войну в огромной, бывшей буржуйской, восьмикомнатной комкоровской квартире отца в Ростове-на-Дону. 22 июня Хмельницкий со своим корпусом находился на учениях. Узнав о нападении, он позвонил домой и приказал жене собираться к отъезду. Кроме оставшегося при генерале «паккарда» семья владела кабриолетом «форд-8». Машину попытались сдать на нужды армии, но тыловые службы её не приняли из-за необычности модели и отсутствия запчастей. Хмельницкая прекрасно водила автомобиль и решила пробираться на нём в Куйбышев, где жила её мать Евдокия Гавриловна. Погрузили в машину домашний скарб и тронулись в сторону Волги. Ехала вся семья: Вера Ивановна, Артём, Наташа, домработница Мария Адольфовна Альтендорф и кот Барсик. Около Миллерово они попали под пулемёты «мессершмитов», наградившие Веру Ивановну осколком в правое плечо, не помешавшим, правда, после перевязки, продолжить путь. В Сталинграде исчез Барсик, наверное, оставшийся оборонять город. Тамошний комендант обеспечил семье генерала двухкаютный люкс на теплоход до Куйбышева, с удовольствием приняв от Веры Ивановны дар в виде «форда-8», ставшего Хмельницким обузой. До Куйбышева доплыли без приключений и поселились в небольшом трёхкомнатном бабушкином доме, подаренном ей ещё отцом – крупным зернопромышленником Елисеевым. Дом не отобрали и после революции, видимо, учтя, что внучка купца Вера вышла замуж за подающего надежды красного командира Рафаила Хмельницкого.
Ко времени появления Тёмки в Куйбышеве туда переехали и семьи советского руководства. Вера Ивановна стала заведовать столовой генштаба, а дети пошли учиться в школу № 85, где Тёмка встретился со многими будущими московскими одноклассниками. Почти одновременно туда же, в эвакуированный кремлёвский госпиталь, доставили и отца.
Закончив сдачу экзаменов и получив аттестат о неполном среднем образовании, Тёмка остался в Москве – держала выставка, где он подрядился работать до середины июля. По воскресеньям уезжали на дачу в Нагорное, рядом с поместьем Ворошилова, а 21 июля планировался отъезд Артёма в Барвиху – к Кирпичниковым.
10
Изучив материалы уголовного дела, Берия остался недоволен. Его, как всегда коварный, план – закрутить вокруг этих нерядовых событий многоступенчатую интригу – проваливался. Первым начал путать карты Сталин. Изначально нейтральная реакция Вождя недвусмысленно говорила, что, по обстановке, он не хотел крови ради крови. Естественно, выйди следствие на какое-либо подобие заговора, от того же Сталина немедленно последовало бы разрешение на все, без исключения, виды следственных действий, и головы полетели бы без счета.
Но ни Берия, ни тем более Меркулов с Влодзимирским даже не думали о нарушении указания. В итоге получили результат, делавший дальнейшее разбирательство малоперспективным – реального разносчика крамолы Володю Шахурина земные силы уже не могли притянуть к ответу, а поведение остальных, при любом мало-мальски объективном взгляде, тянуло не более чем на шалости, достойные порки.
Однако если кто-то и хотел взглянуть на эту картину объективно, то – не Берия. Такой подход к лакомому куску интриги противоречил его натуре. Поразмыслив, он всё-таки решился предпринять новую попытку раздуть затухающий костёр. На это его натолкнул очевидный факт, что проиграть он не мог.
«Даже, если не получится расшевелить подозрительность Хозяина, очков на этом не потеряю, а вот нервы Микояшке пощекочу», – решил Лаврентий Павлович и начал обдумывать, как снова запустить маховик «дела» уже на ближайшем докладе Вождю.
Вскоре представилась хорошая возможность. После очередного заседания членов ГКО Сталин задержал его и попросил доставить всю оперативную информацию о политических настроениях ряда высших военачальников, поступившую за последние три месяца, – Вождя беспокоило, что некоторые командующие фронтами набирают всё больший вес и популярность в войсках и в народе. Перед уходом Берии Хозяин, как бы невзначай, спросил:
– Ну а что у тебя нового по линии госбезопасности? Я назначил Меркулову докладывать на послезавтра. Ты тоже приходи. Посмотрим, успеваешь ли, сидя в двух креслах, контролировать, что происходит в органах. Не забывай, от этой работы я тебя не освобождал, – едва заметно, с хитрецой, чуть раздвинул губы Верховный.
– Иосиф, за что – за что, а уж за госбезопасность отчитаюсь перед тобой в любой момент, как за самого себя. – Вскинулся оберчекист, уловив нужное ему настроение Хозяина, и начал немедленно развивать успех. – Послушай, Коба[9], может, я немного преждевременно… не дожидаясь послезавтрашнего доклада. Но хотел бы посоветоваться по поводу истории с Шахуриным. Правда, ты не интересовался с тех пор и, возможно, за военными заботами забыл или отодвинул «на потом»…