Сталинъюгенд
Шрифт:
– Назови фамилию, имя, отчество, дату и место рождения, свой домашний адрес.
– Микоян… Серго Анастасович. Родился в Москве в 1929 году. Адрес: Кремль, Коммунистическая 33.
– Ну что ж, Серго Анастасович, разденься.
Дойдя до трусов, парень остановился. Любопытные взгляды тюремщиков свидетельствовали, что более тощего создания они ещё не видели.
– Трусы тоже сымай… не миньжуйся.
Женщин вокруг не было, и Серёжа вяло повиновался. Его попросили нагнуться вперёд. Когда он выполнил просьбу, один из взрослых зашёл сзади. Не увидев торчавшего лезвия ножа или дула пулемёта, он выпрямился
– Можешь одеться. – Чекист, получивший сигнал от сослуживца, явно укоротил процедуру вхождения Серго в мир арестантов.
После стрижки и других стандартных процедур Серёжа снова попал в коридор, за которым обнаружилось множество лестниц с проёмами, перекрытыми сетками. Когда дело дошло до бани, он невольно повторил технологию Кирпича. Манипуляции с новичком закончились в одиночке с коричневыми стенами, где свет едва проникал через окно, загороженное каким-то ящиком. Серго ещё не знал, что это «намордник» – изощрённое приспособление, лишающее заключённых общения с солнцем. Раздражали жара и духота – он снял рубашку. На шум тут же открылся глазок.
«Посмотрим, кто кого»? – решил арестант и включился в «гляделки» с надзирателем.
Увидев, что Серго не подпиливает решётку, тюремщик потерял к нему интерес и захлопнул глазок. Снова оставшись один, мальчишка вдруг почувствовал, что время остановилось – стало безумно скучно и тесно. Тогда он походил по камере, но это быстро надоело, и он лёг на кровать.
«Интересно, что сейчас происходит дома»? – Едва успев задать себе этот вопрос, Серёжа вдруг понял, что обманули не только его с Ваней, но наверняка и маму.
«…Значит, она ещё не догадывается, что с нами случилось. И отец тогда тоже может не знать! Но когда-то же им должны сообщить… Скорее бы это случилось! Папа сходит к товарищу Сталину, заступится за нас – и мы на свободе!…»
На улице темнело. Свет из окна уже совсем перестал проникать в одиночку. С потолка слепила какая-то непередаваемо-яркая лампа. Вошёл контролёр и предложил сводить Сергея в туалет. Он обрадовался – появилась возможность ещё раз осмотреться вокруг. После похода тюремщик объявил отбой, приказав раздеться и лечь в кровать. Серёжа подчинился и вскоре почувствовал, что его клонит ко сну. Но мешала лампа. Казалось, прямо в глаза направлен прожектор – свет проникал даже через закрытые веки. Снова звякнул глазок, и мальчишка спросил, приподнявшись:
– Скажите, пожалуйста, как здесь выключить свет?
– Ты чего там бухтишь? – проворчал чекист, открыв дверь.
– Да я хотел узнать, как свет погасить?
– Никак – это не положено.
– Но мне так не уснуть!
– Захочешь спать – заснёшь.
И вправду, не прошло и десяти минут, как усталость сморила. Во сне Серёжа видел дом и родных.
* * *
День 23 июля подходил к концу. Из восьми арестованных и доставленных во внутреннюю тюрьму НКГБ членов тайного преступного сообщества «Четвёртая Империя», четверо уже прошли унизительную процедуру приобщения к миру арестантов и заняли места в одноместных камерах, где им предстояло провести первые трое суток тюремного карантина. Однако в стране, где без очереди нельзя было попасть никуда, своего черёда приходилось ожидать и в неволе. Арманд Хаммер и два Лёньки – Барабанов и Реденс – потеряв счет часам и думам, по-прежнему были замурованы в отстойники, в ожидании, когда их наконец пропишут в неволе.
* * *
За день до ареста школьников Меркулов провёл с подчинёнными часовое совещание. Учитывая многочисленность обвиняемых, он поручил вести допросы всем членам следственной бригады. Опираясь на задачи, сформулированные Влодзимирским ещё в докладных записках, предстояло решить вопрос тактического поведения с каждым юношей в зависимости от характера. Чекисты посчитали целесообразным подсадить к заключённым «наседок» – штатных сотрудников органов, играющих роли «арестантов», или обычных заключённых, согласившихся сотрудничать с госбезопасностью. Задач у наседок было две: выведать у неопытных сокамерников как можно больше информации, связанной с делом и при случае, выступить свидетелями, опираясь на сведения, полученные из разговоров с подопечными.
* * *
Петю Бакулева, жившего возле 1-й Градской больницы, взяли днём позже. Около четырёх часов он вернулся на побывку из колхоза. Пока приводил себя в порядок, бабушка подала обед. Едва он начал есть, как в прихожей раздался звонок. Открыв дверь, парень увидел молодого мужчину спортивного телосложения.
– Это квартира Бакулевых?
– Да, а что?
– В домоуправлении идёт проверка, и в ваших документах не обнаружили отметки об оплате квартиры за последние два месяца. Вы бы подошли с квитанциями разобраться на месте.
– А можно завтра? Родители со вчерашнего дня на работе и появятся поздно вечером.
– Мы через полчаса закрываемся, а документы нужны очень срочно. Поищи, пожалуйста, сам.
– Хорошо – пойду, взгляну.
Поняв, что от настойчивого дядьки не отвертеться, Петя быстро разыскал квитанции и отправился с провожатым в домоуправление, оставив недоеденной окрошку. Возле подъезда стояла серая «эмка». Увидев Бакулева, пассажир автомобиля едва различимо спросил:
– Эй, мальчик. Где здесь живут Бархударовы?
Петя и не расслышал толком, что ему сказали.
– У тебя хотят что-то разузнать. Подойди поближе, – посоветовал атлет.
«Поближе» Петю упаковали в машину и повезли на Лубянку. Щупленький «генерал-полковник» совсем затерялся между двумя оперативниками. Ему было очень страшно.
Вернувшись вечером домой после суточного дежурства в госпитале, чета врачей Бакулевых всю ночь и следующий день провела в поисках сына. Ни в моргах, ни в милиции Петю не нашли. В домоуправлении начисто открестились от визитёра, о котором рассказала бабушка. Приёмная НКГБ отозвалась стандартным ответом, что сведениями о школьнике Бакулеве не располагает. Родители передумали, казалось, всё, но не сообразили позвонить кому-то из одноклассников, а молва об арестах школьников до них ещё не докатилась.
На следующий день за профессором Бакулевым спешно прислали из «кремлёвки» – только что доставленному с фронта раненому командарму требовалась срочная операция. Приехав в больницу, Александр Николаевич наотрез отказался заниматься генералом.
– Алексей Андреевич! Вы должны меня понять! Пропал Петя! Никому до этого нет дела! Ни милиции, ни органам! Я совершенно в разобранном состоянии, и не могу работать. Уж будьте так любезны, пока не прояснится его судьба, увольте меня от операционного стола, – твёрдо заявил Бакулев начальнику лечсанупра Кремля Бусалову.