Сталкер из ГРУ
Шрифт:
– Ничего мы не заключали, – огрызнулся Травкин. – Встретились в проходном сквере, пять минут постояли, покурили и разошлись.
– Ну так и чего вы паникуете? – пожал плечами Лев Осипович. – Я не вижу ни малейшего повода для волнения. Если даже предположить – хотя, замечу, это весьма маловероятно, – что Лосева припрут к стене и он чего-то там начнет говорить, то против вас лично у него ничего нет. Беседа в сквере? Это же смешно, и вы отлично это понимаете. Никакой такой беседы не было и быть не могло – вот ваша единственно верная позиция, которую никто не сможет поколебать. Если, конечно,
Иван Петрович вздрогнул и испуганно глянул на Бирчина.
– Нет, – поразмыслив, покачал он головой, – вряд ли. Это не принято между нами. И я, и он предпочитаем подобные беседы оставлять в памяти, а не в диктофонной записи. Так спокойнее спится.
– Ну и славно. Тогда вам надо лишь поскорее все забыть. А служба безопасности пусть копает себе на здоровье. Кстати, они ведут столь же усердный, как в Думе, поиск и по другим адресам, куда не дошла почта. И, надо полагать, скоро окончательно запутаются. Ведь им ничего не известно, Иван Петрович. И вам ничего не известно. Не так ли?
Травкин на этот раз не ответил. Хорошо ему, думал он, сидя в своей крепости, никого не бояться и других этому свысока учить. Быстро забыл российские порядки, где не станут миндальничать, как здесь, в колыбели законности, а схватят железной рукой за загривок и швырнут на нары в «Матросскую Тишину». И не бойся там сколько влезет, это уже никого не колышет. Промурыжат в камере полгода, а то и год, – сам в чем хочешь признаешься. Многих тюремные стены сломали и заставили вымаливать прощение. Не дай бог там оказаться…
– Вы ведь вызвали меня не за тем, чтобы утешить, верно? – посопев, спросил Иван Петрович. – Видимо, была какая-то другая причина.
– Была, Иван Петрович, – подтвердил Лев Осипович. – Была.
Он немного помолчал, исподтишка изучая нахмуренное лицо гостя. «Эх, Иван Петрович, бравый депутат. Квашня ты сырая, а не кремень, как о тебе думают твои избиратели. Чуть стало припекать – и запричитал по-бабьи, полез в кусты. А денежки-то получать нравится? Чай, не за просто так ты с Лосевым договаривался. Четверть миллиона долларов за пятиминутный плевый разговор – разве этого мало? Да и Лосев получил столько же и не поперхнулся. А попробуйте заработать эти деньги своими куцыми мозгами. Проверните хоть одно стоящее дело. Куда там. Только и умеете, что взятки хапать да подачки на лету ловить».
– Есть одно небольшое дело, Иван Петрович, – интимно заговорил Бирчин, посматривая на ощетинившегося гостя. – Даже не дело, а так, небольшое поручение. Если хотите, моя личная маленькая просьба.
Травкин неприступно молчал, и Лев Осипович мысленно улыбнулся. «Ах ты, старый козел, наставил рога. Небось уже решил пойти на попятный, сыграть в глухую "отказку". Не выйдет, милый мой, теперь поздно артачиться. Наживка давно тобой проглочена – очень жадно, надо сказать, проглочена, – и даже переварена. Но крючок-то за кишки держит мертво, и никуда ты с него не сорвешься».
– Вы ведь собирались совершить поездку по Центральному региону, – спокойно продолжил Лев Осипович. – Так вот ближе к концу июля – точное число я вам сообщу немного позже – вы должны будете прилететь на вашем самолете в Верхнеозерск. Знаете такой город?
Слабым
– В Верхнеозерске вы должны будете задержаться на сутки, возможно, на двое. Я думаю, электорат будет счастлив пообщаться со столь известным человеком, как вы, подольше, так что радушный прием вам обеспечен. Впрочем, он обеспечен вам везде, не так ли?
– Что я должен буду там делать? – неприязненно буркнул Травкин.
– В том-то и дело, Иван Петрович, что ничего вам делать не придется, – сказал Лев Осипович. – Вы должны только прилететь туда на своем быстроходном самолете – вот и все. И отдыхайте, то бишь общайтесь с народом со спокойной душой. Вот и вся моя просьба.
– Насколько я понимаю, – подумав, сказал Травкин, – вам понадобился не я, а мой самолет. Вернее, ваш самолет…
– Ну, не будем утрировать, Иван Петрович, – поморщился Бирчин, – самолет этот ваш, и только ваш. Но вы заметили верно: в Верхнеозерске действительно потребуется ваш самолет. Самолет – и ничего больше. А все остальное лично вас совершенно не касается.
– Вы что-то хотите на нем перевезти? – понял Травкин. – Или кого-то?
– Какая вам разница, Иван Петрович? Самолет улетит и в тот же день прилетит обратно. В целости и сохранности. Это я вам гарантирую.
– Вы хотите, – мрачно начал Травкин, – пользуясь моим именем и статусом депутата Государственной Думы, перевезти на моем самолете какой-то запретный груз. И при этом говорите, что это меня не касается?
– Что вы так горячитесь, Иван Петрович? Вы отклоняете мою просьбу?
– Я уже выполнил одну вашу просьбу, Лев Осипович. Это повлекло за собой похищение документов чрезвычайной важности, что, несомненно, отразится на безопасности России. И снова вы хотите с моей помощью совершить какое-то государственное преступление. Как гражданин и патриот, я не могу пойти на это и отказываюсь исполнить вашу просьбу.
Иван Петрович гордо отворотился от Бирчина, видимо, считая разговор исчерпанным. Лев Осипович улыбнулся и налил себе вина.
– Не стоит принимать столь поспешных решений, Иван Петрович, – миролюбиво сказал он. – Нас связывают давние и прочные отношения, не так ли? И я не верю, что вас затруднит выполнение такого пустяка, о котором шла речь. Возможно, я не слишком хорошо объяснился. Так вот, за посещение Верхнеозерска вы получите два миллиона долларов. Теперь предложение выглядит более полным, не правда ли?
На этот раз Травкин долго молчал. У него задрожало веко, и он, не замечая, сильно потер лицо ладонью. Лев Осипович терпеливо ждал, отпивая вино мелкими быстрыми глотками.
– Я не могу… – выдавил наконец Иван Петрович. – Это невозможно. Даже столь значительная сумма не сможет спасти меня и мою семью от ответственности. И вообще, дело не в деньгах… Я не хочу принимать участия в этих играх, направленных на подрыв безопасности России. Я готов с вами сотрудничать на прежнем уровне, но от этого увольте. В отличие от вас у меня есть семья, которой я дорожу. И я не могу подставлять их под удар, какими бы суммами вы меня ни прельщали. И, в конце концов, я не могу предавать народ, который меня избрал.