Сталкер
Шрифт:
— Подойди и возьми, дурачина!
Я хмурюсь, стискивая зубы, а затем бегу за ним. Никто не трогает моего Феникса. Он — единственная игрушка, что у меня есть. Воспитатели дают нам лишь по одной. Это дурацкое правило приюта, потому что у них не хватает денег. По крайней мере, так они мне говорят. Иногда мне хочется иметь больше игрушек, чтобы играть с ними, или больше друзей, которые не хотели бы украсть у меня все, что есть.
Я спешу за мальчиком, перепрыгивая через ступеньки, чтобы суметь догнать его. Он внизу,
— Отдай обратно, — рычу я.
— Нет, с чего бы это? Ты его не заслуживаешь, — отвечает он.
— Это моя игрушка. У тебя есть своя.
— Мне мало, — произносит он, удерживая Феникса обеими руками, почти отрывая его голову.
— Прекрати, ты его сломаешь!
— И что? — Он тянет сильнее. — Боишься? Майлз — трус, Майлз — трус! — теперь он напевает, выводя меня из себя так сильно, что мне хочется его ударить. Все начинают смеяться, когда видят мое злое лицо.
— Майлз — неудачник! — добавляет мальчик, и группа скандирует настолько громко, что вскоре это — все, что я слышу.
Я больше не могу это выносить. Я хочу обратно свою игрушку, и хочу, чтобы они оставили меня в покое.
Когда мое терпение лопается, я отталкиваю ребенка, за которым прячется мальчик, так сильно, что они оба спотыкаются, а затем хватаю своего обидчика и несколько раз бью его в лицо. Игрушка выпадает из его руки, когда он пытается заблокировать удары и не дать моему кулаку опуститься на его лицо, но я слишком быстр.
— Драка, драка, драка! — скандируют дети вокруг.
Я продолжаю наносить удары, позволяя всей моей ярости выплеснуться на него.
— Прекрати! — визжит мальчик, но я не придаю значения его крикам.
Все, о чем я могу думать, это кровь, вытекающая из его носа, и зубы, покатившиеся по комнате.
— Никто. Не. Трогает. Мою. Игрушку, — рычу я, ударяя его в лицо после каждого слова.
— Пожалуйста! Хватит! — умоляет мальчик, царапая мои руки.
— Я ненавижу тебя! — кричу я. — Я всех вас ненавижу!
Я бью его так сильно, что болят костяшки, и перед глазами вижу только красный цвет. Все, о чем я могу думать, это как надрать его задницу так сильно, чтобы он больше никогда не смог украсть у меня что-либо. Это был последний раз, когда он подразнил меня, последний раз, когда он погнался за мной, последний раз, когда кто-то причинил мне боль.
Через несколько минут воспитатели приходят и оттаскивают меня от него прежде, чем мне удается забрать Феникса.
— Что это такое? Как ты смеешь нападать на мальчика вот так?
— Он украл мою игрушку, — отвечаю я, скрещивая руки на груди, пока пялюсь на свою игрушку.
— Мне все равно, что он сделал. Ты поднял на него руку. Мы. Не. Бьем. Людей, — воспитательница продолжает тыкать пальцем в мой нос после каждого слова, словно это должно произвести на меня впечатление.
Но все, о чем я думаю, это как убить ребенка, лежащего на полу, истекающего кровью, умоляющего о помощи.
Воспитательница громко вздыхает.
— И вот снова.
Комната полностью погружается в тишину, и все пялятся, пока она выволакивает меня через дверь и ведет вверх по лестнице.
— Тебе нужно было снова это сделать, не так ли? Ты просто не можешь удержать свои руки от него?
— Он продолжает доставать меня.
— Что я только что сказала? — произносит она, сверля меня взглядом, которым можно убить. — Здесь не трогают других детей, Майлз. Ты уже должен был это запомнить. Думаю, тебе пора выучить жестокий урок.
Она толкает меня в мою комнату.
— Я не хочу слышать от тебя ни звука в течение следующих нескольких часов. Ты понял это?
Я сажусь на кровать.
— Но как же ужин? — Я смотрю на часы — почти шесть — и мой желудок начинает урчать.
Она кривится.
— Плохие дети не получают еду.
И затем она хлопает дверью.
Я бегу к двери, колотя в нее кулаками.
— Подождите! Вы не можете этого сделать! Я голодный!
— Может, тебе стоит для начала подружиться с детьми. Может, тогда ты не будешь таким голодным, — размышляет она по ту сторону двери.
— Они не хотят со мной дружить. Никто из них. Они хотят только дразнить меня.
— Может, дело не в них. Может, это ты, — язвит она. — Не удивительно, что родители бросили тебя здесь. — Она прочищает горло, а затем я слышу стук ее каблуков, пока она спускается вниз по лестнице, оставляя меня наверху одного.
Ногти царапают деревянную поверхность двери, пока я сползаю на пол. Я пытаюсь подумать о счастливых вещах, но ничего не приходит в голову. Нет ничего счастливого в этом месте, и я не помню ни единого радостного дня, даже когда я был не здесь.
Один в своей комнате, без игрушки, где только тикающие часы составляют мне компанию, я провожу свой день, пока не начинаю желать, что лучше бы я вовсе не рождался.
Несколько месяцев спустя…
Я сбежал. Не зная, что еще сделать после того, как дети столкнули меня с лестницы, а персонал не повел и бровью. Мне некуда идти, но я не хочу возвращаться туда. Я ненавижу то место и всех, кто живет или работает там.
Никто меня не понимает.
Накручиваю травинку на палец и выдергиваю ее, позволяя ей улететь с ветром. Здесь так мирно посреди неизвестности рядом с одинокой дорогой. Ничего нет на расстоянии нескольких миль… и мир предоставлен лишь мне. Я так люблю это.