Сталкерша

Бэнкс Натали

Я приподнимаюсь, разогнув колени, хватаю его «молодца» у головки и направляю в себя. Сажусь медленно, наслаждаясь его смачными стонами.

Двигаюсь неспешно, считывая его реакцию. В такие моменты любой мужик беззащитен и максимально откровенен. Тело не врет: если бы Димочка меня все еще ненавидел, никогда бы так не возбудился.

– Пожалуйста, быстрее, - умоляет он, когда томление становится настоящей пыткой.

Максимально ускорив темп, для большего куража ласкаю пальцами собственные соски, представляя,

что это делают его язык и руки.

Бурный оргазм сворачивает меня в крошечный бумажный комок, и я в изнеможении падаю ему на грудь, чувствуя, как внутри тела пульсирует теплый поток.

– Умоляю, позволь мне тебя обнять, - просит Дима, еще не отдышавшись.

Знал бы он, как я этого хочу: жажду довериться ласковым рукам и прекратить весь этот кошмар. Я безумно устала.

Поднимаюсь, развязываю ему одну руку и заваливаюсь рядом, положив ее себе на попку. Дима вскрикивает от боли - суставы стали «деревянные». Нужно время, чтобы привести все в норму. Ничего. Оно у нас есть. А теперь я должна немножко поспать.

***

Распахиваю глаза и всматриваюсь в темноту. Никак не могу понять, что меня разбудило. Что-то определенно не так. Мне холодно и неуютно. Все хорошо, сейчас повернусь набок, обниму его, такого моего, и вновь засну. Мы ведь теперь по-настоящему вместе, и все остальное неважно.

Протягиваю руку к соседней подушке и нахожу только лишь ком из смятой влажной простыни. Должно быть, это просто сон, но под ладонью ясно чувствуется веревка - она теперь не натянута, а просто валяется рядом.

Прислушиваюсь к пожирающей меня темноте - шорохи. Разочаровывающие шорохи где-то в коридоре. Сердце внутри меня превращается в шмат сырого фарша. Его перемололи в блендере, но я каким-то непостижимым образом еще жива, хотя такая боль смертельна. Лежу убитая. Он предал меня, и на все теперь наплевать.

Внезапный импульс заставляет меня сесть. Боль трансформируется. Вот ушло уныние, и образовавшаяся полость заполнилась обидой и злостью, которые, в свою очередь, слились в один липкий тяжелый комок. И это жуткое ядро, распирающее грудную клетку, раскалилось, став злым красным солнцем: сгустком чистого гнева.

Я соскакиваю с кровати, достаю из-под матраса запасные глушащие шприцы и несусь в коридор. Включаю свет и вижу, как он пытается открыть замки. Затекшие руки слушаются плохо, а замки хитрые, и Дима, судорожно хватая воздух ртом, продолжает непослушными мокрыми пальцами бороться с механизмами.

Поняв, что все кончено, он резко оборачивается и оскаливается как дикий зверь. Я, не сводя с него глаз, снимаю колпачки с двух иголок сразу. Это лошадиная доза, но мне плевать.

– Не подходи ко мне, - рычит он, испепеляя меня ненавидящим взглядом.
– Подойдешь, убью!

Это не просто угроза. Если я помешаю ему уйти, Дима и правда свернет мне шею. Ну, по крайней

мере, попытается. Пофиг. Все рухнуло. Ничего больше нет, кроме наших с Димочкой счетов. Он предал меня. Растоптал как женщину. Уничтожил все, над чем я так долго работала. Теперь уйти не получится. Пусть Дима не мой и никогда таковым не станет, но я никуда его не отпущу.

Заношу руку со шприцами и с отчаянным визгом несусь на него. Я словно огненный ветер и готова смять его, наплевав на разность габаритов.

Перехватывает мою руку, сжимает ее до острой боли и для утверждения эффекта сокрушает мою кисть о стену. Шприцы вылетают из пальцев, которые этот гад точно сломал, и укатываются под обувницу.

Смотрю в его налитые кровью глаза и не могу поверить в происходящее. Как такое может быть? Мы были так близки, и все было так нежно и искренне, а теперь передо мной бешеный бык, который готов насадить меня на рога.

Отшвыривает меня от себя, и я больно ударяюсь затылком о стену. Сквозь туман вижу, как Дима открывает последний замок, а потом зрение становится четким до боли - на расстоянии вытянутой руки к стене привален кусок трубы, который остался от монтажа поручня, к которому он был привязан все это время.

Поднимаюсь на ноги, хватаю трубу неповрежденной рукой и опять несусь на него. Димочка так увлечен замком, что не успевает отреагировать вовремя. С размаху бью куском железа по его голове. Плоть разлетается бордовым фейерверком и на пол проливается дождь из кровавых капель.

Крови уже целый поток, а у меня в ушах все стоит хруст черепных костей. Смотрит на меня, раскрыв рот, а зрачки огромные из-за хлынувшего в кровь адреналина. Делает несколько рефлекторных шагов и медленно оседает, становясь на колени, пока к моим ногам уже подбирается алое море.

Сколько крови. С отвращением отбрасываю кусок трубы, на котором остались клочки светлых волос и фрагменты кожи. Протягиваю руки и поддерживаю его стремительно обмякающее тело. Тяжело удерживать такую громадину, но я стараюсь изо всех сил, чтобы он не ударился об пол и не поранился еще сильнее.

Если бы я снесла ему височную кость, Дима уже был бы мертв, но я била левой рукой, и удар, соскользнул в сторону, не убив его на месте. Дима еще в сознании, но взгляд блуждает. Шок. И у меня тоже.

– Прости меня, - бормочу я, уложив его голову себе на колени.
– Я не хотела. Если бы ты не попытался сбежать, все было бы хорошо. Ты только не умирай. Я все сейчас исправлю.

Я с величайшей аккуратностью перекладываю его на пол, поднимаюсь на дрожащие ноги и спотыкаясь бегу в комнату. Хватаю телефон и мчусь обратно.

Падаю на колени, хватаю его за руку, сильно сжав пальцы, и умоляю:

– Потерпи немного. Я сейчас позову помощь. Нейрохирургия сейчас на высоте. Все будет хорошо.