Стальная империя
Шрифт:
Командно-преподавательский состав крейсера, обычно придирчивый и строгий, позволял под вечер расслабиться и неформально побалагурить, тем более, что большинство из них были уроженцами одного южного города, о котором по всей России ходят легенды неимоверной доброты и оптимизма. Сегодня, оторванные от своего привычного занятия "Файв-о-клок”, они с тревогой вглядывались в ту сторону, где находилась Порт-Артурская крепость.
— Поднимитесь к дальномеру, поглядите, кто там бежит, Яков Самуилович.
— А смисл? Кгоме «Бугакова» там-таки никто не сможет так бежать, Алексей Дмитгиевич. На полных тгидцати идет, тогопится, шо моя Циля на Пгивоз за бичками, ну и шоб увидеться со мною. Пгавда, она так бегала тгидцать лет назад, а сейчас она гогдо шествует, но я-то помню…
— Лейтенант, сигнал на миноносцы. Подойти к бортам, принять уголь.
— Господин капитан, «Бураков» передает: в крепости бунт. Генерал Стессель приказал гарнизону не сопротивляться и спустил флаг! Новый комендант обратился за помощью к японцам и англичанам, их войска уже высаживаются в Порт-Артуре!
— Нариш тухес.
— Вынужден согласиться, Яков Самуилович. Объявляйте, общий аврал. Всех незанятых — грузить уголь в мешки и передавать на миноносцы. Шлюпки вывесить после отхода миноносцев. Корабль — к бою! Кочегаров — к топкам, поднимать пары до марки. Комендоров — к орудиям, кранцы первых выстрелов поднять, минные аппараты зарядить. Пожарные магистрали в готовность, разнести шланги.
— Слушаюсь, господин капитан втогого ганга! Боцман, кочегагов к топкам, остальных — навегх! Бистго, янгеле, бистго!
— Запросите «Буракова» об остатке угля, возможно, его придется загружать первым.
— “Бураков” с полными ямами, торпед не имеет — влепил единственную, что была, в японский транспорт. Тот сел на грунт. Запрашивает о наличии у нас пятнадцатидюймовых.
— У нас только немецкие были, да и те отстреляли на учениях. Кто у японцев в Артуре?
— Корнильев семафорит о четырех крейсерах: «Чиода», «Мацусима», «Икуцусима», «Хасидате». Шесть миноносцев: четыре «Хаябусы» и «Котака» с «Сиритакой». «Сиритака», уворачиваясь от тарана «Буракова», сел на мель.
— Так… Это, видимо, их минари на горизонте и дымят. Идут они на двадцати четырех, вряд ли больше, и догонят нас через минут сорок. Все! Этим двоим хватит. Прикажите им уступить место «Навину» и «Давиду», пусть примут, сколько успеют. Яков Самуилович, перейдёте на «Давида»…
— Осмелюсь таки спгосить, почему и зачем, господин капитан втогого `анга?
— Потому что Ваше досье, с которым меня ознакомили господа жандармы, занимает не одну папку, а три, и каждая с кирпич толщиной, и на всех страницах — описания удивительных по своей лихости и наглости способов ухода от погони на суше и море.
— Однако!..
— Полагаю, Вы лично оплатили не меньше половины миноносца со своей контрабанды…
— Да ой же вэй, господин капитан, какая у бедного иегуди-`ыбака контгабанда?! Но то, шо год назад я сделал небольшой пгезент господину Ногману, шобы он согласился считать четыге уже заложенных киля не узкоглазыми, а немножечко пейсатыми — таки совегшеннейшая пгавда!
— Весьма разнообразная контрабанда, господин прапорщик по адмиралтейству. Я аж зачитывался. Так вот. Чтобы довести молодежь до Циндао…
— До Циндао, господин капитан? Таки що мы можем такого натогговать в Циндао, чего нам так остго не хватает в жизни, кгоме угля и тогпед? Но уголь и тогпеды мой племянник Додик, котогый живет в этой дыге с пгошлого, извините, года, уже немножечко купил, и уже даже немножечко поггузил на пагоход, котогый уже давно стоит в Пусане, где тепло и пока нет японцев! Так зачем нам Циндао? Шобы пага японских или даже, на минуточку, английских кгейсегов нас там зажала, как я зажал свою Цилечку, когда она была на тгидцать лет моложе и весила вдвое меньше? Нет, немцы, конечно, культугная нация, но в сей момент в Циндао нет такого гешефта, котогый стоит необходимости до конца войны смотгеть на эти постные `ожи! Еще уголь? Таки еще уголь лучше бгать у самих японцев, вгяд ли их тгампы успели попгятаться, и даже совегшенно наобогот. Сейчас они навегняка везут в Когею очень много всякого, шо может опгавдать хогоший гоп-стоп! А их утюги сейчас либо, пгостите, здесь, либо во Владивостоке, так шо этот гоп-стоп будет еще и дешевле!
— Давайте, господин прапорщик. Вам пора. Вестовой ваш сундучок уже доставил. Корабельную кассу тоже возьмите, под роспись.
— Андгей Дмитгиевич. Я, конечно, дико извинюсь, но могу я еще спгосить? — старый еврей отложил ручку-самописку и поднял взгляд на командира.
— Почему нет?
— Ой вэй, я все вгемя забываю, шо хоть Ви и из кантонистов, но все же таки тоже да! Могу я сказать своим янгеле, когда мы отойдем, что Ви, пегед тем как Вас `аскатают до состояния мацы… Ми, конечно, помолимся, шоб этого не случилось, но какая уж тут гагантия… Так вот, смогу ли я объявить, шо Ви взяли и пегеименовали, пгостите, «Афгику» в «Масаду»?
— Разве ж я смогу Вам это запретить? Всё! На «Давида», прапорщик. Пока идем вместе, чтобы мы из своих музейных экспонатов выбили столько минарей, сколько сможем… А как подтянутся крейсера… Ход у них узла на четыре больше нашего, так что… «Масада» так «Масада». Но в рапОрт этого не включать!
— Мальчикам нужны легенды, господин капитан, а начальству они пготивопоказаны. И господам адмигалам все сообщим в точности. А чего не в точности, того, наобогот, не сообщим. Мазлтов, ‘ав-Алуф.
— Мазлтов, Тааль.
В это же время. Персидский залив.
Бесчисленные поэты, воспевавшие тишину персидских ночей и волшебство, иногда коварное и опасное, на сей раз были бы посрамлены. Ночь, разрезаемая длинными мечами русских прожекторов и вспышками осветительных ракет, (*) разрывалась гулкими залпами противоминного и среднего калибра, сминалась взрывами торпед и якорных мин.
— Три больших истребителя, правее пятнадцать, дистанция десять!