Стальной пляж
Шрифт:
— О, нет…
— С давних пор их клан враждует с моим. Я и моргнуть не успела, как мы все оказались вымазаны зелёной дрянью — понятия не имею, откуда её берут, зато теперь знаю, чем она пахнет. На том вечеринка и закончилась. Вот прямо так. Впрочем, всё равно мне пришлось отправлять половину гостей по домам, как багаж.
— Ненавижу этих придурков! В день Святого Патрика никуда присесть нельзя, чтобы не обнаружить под собой зелёную подушку-пердушку.
— Думаешь, тебе так плохо? Каждый писюн в Кинг-сити считает своим долгом семнадцатого марта разрядить в меня пистолет, чтобы потом хвастаться друзьям, как он лихо всадил пулю в кровавую принцессу
— Да, тяжела ты, шапка Мономаха…
— Ничего, я им всем надаю по башке. Я знаю, где живёт Пэдди Флинн, и покажу ему, даже если у мэра, да и у всего треклятого муниципального совета губа лопнет, как у зайца.
Мне пришло в голову, что не каждый день встретишь столь колоритную личность, как новая королева. Который раз я задалась вопросом, что я здесь делаю. Оглянулась назад и увидела, что четырёхэтажная постройка-стадион вокруг места приземления вот-вот скроется за горизонтом. Когда скроется, тут легко будет потеряться. Не то чтобы это меня обеспокоило… В скафандр встроено около семнадцати различных видов сигнализации и устройств обнаружения, а ещё компас и, возможно, вещи, о которых я даже не догадываюсь. Вовсе ни к чему вспоминать туристические приёмчики — замечать, в какую сторону ложится твоя тень, и тому подобное…
Но ощущение одиночества слегка угнетало.
Да и были мы на самом деле вовсе не одиноки. Я заметила ещё одну компанию любителей пеших прогулок на гребне невысокого холма слева от нас. Где-то вверху вспыхнул свет, я подняла голову и увидела, как один из поездов "Тяжёлого припадка" описывает дугу над нами в свободном полёте — на одном из опасных участков своей трассы. Он кружился веретеном — этот манёвр я помню особенно живо, поскольку сидела в головном вагоне. Точнее, свисала на ремнях безопасности и наблюдала, как лунная поверхность каждые две секунды принимается вертеться волчком. И вдруг большой ком полупереваренных карамельных зёрнышек и лакричных леденцов размазался по стеклу прямо передо мной, едва не зацепив меня по шее. В тот момент я пожалела обо всём, что съела за последние шесть лет, и задумалась, не увижу ли я вскоре добрую порцию этой пищи по соседству с остатками сладкого пиршества на стекле. И то, что я смогла удержать всё в себе, было самым удивительным, что мне когда-либо удалось сделать.
— Ты когда-нибудь каталась на этой чёртовой штуке? — спросила Лиз. — Я пробую раз в пару лет, когда на душе становится совсем противно. Клянусь, в первый раз мне показалось, что я втянула задницей дюймов шесть резинового наполнителя из сидения. А потом было уже не так плохо. Примерно как клизма, обмотанная колючей проволокой.
Я не ответила — не уверена, что знаю, как именно можно ответить на подобные слова — а она остановилась в ожидании, пока я подтянусь. В левой руке у неё появился небольшой приборчик, она стала нажимать на кнопки, и я увидела, как вспыхнул узор из лампочек, по большей части красных. Затем они одна за другой сменились на зелёные. Когда зелёным засветилась вся панель, Лиз открыла лючок для технического обслуживания на груди моего скафандра и внимательно изучила, что там внутри. Нажала ещё пару кнопок, выпрямилась и показала мне большие пальцы. Потом повесила свой прибор за ремешок мне на шею, упёрла руки в бока и взглянула на меня:
— Ну что, ты хотела поговорить так, чтобы никто не подслушал. Валяй, детка!
— А что это за штуковина?
— Глушилка. То есть она искажает все сигналы, что посылает твой скафандр, но не настолько, чтобы за тобой выслали поисковую партию. Машины на орбите и в глубине планеты получают нужные им сигналы — но не настоящие, а те, которые подсовываю я. Здесь нельзя просто шагнуть в сторону и обрубить все навороченные меры безопасности. Сигнал от тебя всё равно исходит, и он сам по себе — как экстренный вызов. Но теперь никто не может нас услышать, положись на мое слово.
— А если с нами по-настоящему случится нечто серьёзное?
— Я как раз собиралась сказать: не распахивайся настежь, если хочешь оставаться на шаг впереди тех, кто несёт твой гроб. Так что у тебя на уме?
И опять я почувствовала, как трудно начать. Я знала, стоит только произнести первые слова — и дальше пойдёт более-менее легко, но над этими самыми первыми словами я мучилась больше, чем любой начинающий писатель. Еле смогла уклончиво сообщить:
— Это может занять некоторое время.
— Сегодня у меня выходной. Давай же, Хилди! Я люблю тебя, но раскрой наконец свои карты.
Итак, я в третий раз пересказала литанию своим страстям. Подобные вещи с каждой новой попытки получаются всё лучше. На этот раз рассказ не оказался таким длинным, как для Калли или Фокса. Лиз шагала рядом, не говоря ни слова, и только возвращала меня на некий маршрут, которым следовала, когда я сбивалась с пути.
Дело в том, что на этот раз я решила начать повествование с того, с чего ему, по логике, полагалось бы начинаться первые два раза: с двух моих попыток самоубийства. И мне было немного легче рассказать об этом человеку, которого я как следует не знала — но всё равно трудно. Я была благодарна Лиз, что она до самого конца не проронила ни слова. Не думаю, что смогла бы вынести в тот момент хоть одно из её невероятных колоритных словечек.
После того как я закончила, она ещё несколько минут хранила молчание. И на меня, как и раньше, снизошёл один из редких моментов душевного покоя, в благодарность за облегчение души.
Лиз не так любит жестикулировать, как итальянцы, но и ей нравится размахивать руками во время разговора. В скафандре невозможность следовать этой привычке удручает. Столь многие жесты и нервные движения включают прикосновение к голове или телу, а скафандр не даёт до них дотянуться. Лиз выглядела так, будто мечтала прикусить сгиб пальца или потереть лоб. Наконец, обернулась и скосила на меня подозрительный взгляд:
— Зачем ты пришла ко мне?
— Я не ждала от тебя решения моих проблем, если ты это имеешь в виду.
— Ты правильно поняла. Ты достаточно сильно мне нравишься, Хилди, но, если честно, мне всё равно, убьёшь ли ты себя. Если хочешь убить, убей. Но не думаю, что мне понравилось бы, попытайся ты использовать для этого меня.
— Извини, что заставила тебя подозревать подобное, но мне даже в голову не приходило сделать это. И я до сих пор не уверена, рассчитываю ли на это даже подсознательно.
— Ладно, не важно, всё в порядке.
— А слышала я о тебе вот что, — заговорила я, стараясь изложить мысль поделикатней, — мол, если нужно достать кое-что, о чём известно, что оно не вполне законно, то за этим можно обратиться к Лиз.
— Так ты это слышала, да? — выпалила она, показав зубы, но отнюдь не в улыбке.
Она выглядела очень опасной — и была опасна. Как же легко ей подстроить несчастный случай здесь, в пустынном месте, и как бессильна я ей помешать… Но угрожающий вид она приняла лишь на долю секунды, и вскоре на её лицо вернулось обычное приветливое выражение. Она пожала плечами: