Стальные останки
Шрифт:
– Знаешь, это, наверное, тот маленький говнюк Фег ее заставил. Я мог бы…
– Гил. – Башка взглянул на него с упреком. – Ты портишь мне похмелье.
Рингил остановился. Пожал плечами.
– Ладно, как скажешь. Тогда, хм, тебе нужно немного деньжат. Чтобы дотянуть до конца праздника?
– Ага. – Башка фыркнул. – Можно подумать, Гил, ты в состоянии дать мне в долг. Ладно тебе, я выкручусь. Ты же знаешь, перед Падровым днем всегда надо кое-что отложить.
– У меня есть деньги, Баш. Меня только что наняли. Купили мои услуги мечника. Работенка подвернулась, ага? Деньги есть, если надо.
– Ну так мне не надо.
– Ладно. Я просто спросил.
– Перестань
– Ага, на пару месяцев. Не успеешь оглянуться, как я тут. Слушай, в самом деле, если тебе нужны деньги – ты же платил за меня в прошлом и…
– Я же сказал тебе, все в порядке, Гил. Куда ты едешь?
– Трелейн. И, может, на юг. – Внезапно ему расхотелось что-то объяснять. – Как я уже сказал, вернусь через несколько месяцев. Работа не тяжелая.
– Буду скучать по тебе и нашим вечерам в середине недели. – Башка изобразил движение шахматной фигуры. – Наверное, придется играть с Брантом в кузнице. Только подумай, на что будут похожи разговоры с ним…
– Да, я тоже буду скучать… – Он запнулся, даже теперь по привычке чрезмерно осторожный. – …по нашим разговорам.
«А вот и нет».
Осознание вспыхнуло, как скомканная бумага, брошенная в огонь. Вот ее лижет пламя, и она изгибается, рассыпаясь искрами, но боль быстро проходит – и все исчезает. «Ты не будешь скучать по шахматным вечерам и болтовне с Башкой, и ты это знаешь, Гил». Он и впрямь это знал – знал, что в прибрежных районах Трелейна компанию в два раза умнее школьного учителя можно отыскать в любой кофейне. Он также знал, что несмотря на доброту Башки и немногие темы, интересные им обоим, этот человек никогда не был ему другом – по крайней мере, не в том смысле, который имел значение.
Вдруг сквозь упрямую головную боль впервые по-настоящему пробилось осознание: он действительно возвращается. И не просто для того, чтобы опять махать клинком – это был старый навык, который уже пробудился, как пробуждается желание проверить, на месте ли деньги в кошельке, а затем вновь угасает вместе с успокоившимся сердцебиением. Дело в другом. В том, что он возвращается к шумному и драчливому торжищу многолюдного Трелейна и всему, что оно значило. Назад, в теплую утробу юности, в сооруженную неумехами теплицу, которая его сперва взрастила, а потом стала вызывать тошноту. Назад к той части себя, которая, как он считал, зачахла и сгорела в пламени войны.
«Видишь, Гил, ты ошибался».
Он попрощался со школьным учителем, дурашливо подмигнул в сторону спальни и ушел так быстро, как позволяли приличия.
Сел в карету, молча забился в угол. Нетерпеливый возница ударом хлыста заставил лошадей двинуться с места. Они поехали по тихим улочкам, мимо городских границ и низких деревянных сторожевых башен, по широкой дороге вдоль предгорий, минуя горы и Виселичный Пролом, на запад, к лесам, Наомской равнине и морю за ней. Туда, где Трелейн ждал в мерцающем великолепии на берегу. Теперь, когда образ поселился в его разуме, даже отсюда он чувствовал сосущую тоску.
Рингил уставился на переменчивый пейзаж за окном.
– Ну, как у него дела? – наконец спросила Ишиль. – У твоего друга-учителя?
– Страдает от похмелья и остался без гроша после кутежа с проститутками. А почему ты спрашиваешь?
Ишиль вздохнула с изысканным презрением и демонстративно отвернулась, устремив взгляд в другую сторону кареты, которая подпрыгивала и тряслась на ухабах. Компаньонки хихикали, переглядывались и болтали о нарядах.
Новое знание сидело рядом с Рингилом, словно труп, который никто не видит.
Он возвращался к себе такому, каким был раньше, и хуже всего то, что у него не получалось об этом сожалеть.
На самом деле, теперь, когда все завертелось, он изнывал от нетерпения.
Глава 4
«Приведите ко мне Арчет».
Император отдал приказ, и от него, словно от брошенного в воду камня, во все стороны разошлись круги. Придворные, стараясь завоевать благосклонность повелителя, наперегонки принялись командовать прислужниками, которые, в свою очередь, разбежались по дворцовым лабиринтам в поисках госпожи кир-Арчет. От них волна суетливых поисков перешла к простым слугам, потом – к рабам, так что вся дворцовая пирамида власти отвлеклась от ежедневных рутинных занятий, увлекшись розысками. Слухи ядовитыми змеями извивались вокруг простого императорского поручения: тон его голоса определили, как нечто среднее между раздражением и гневом, а такую интонацию все при дворе, включая весьма пожилых надзирателей, за последние годы привыкли воспринимать с обостренной тревогой. Лучше всем причастным сделать так, чтобы Арчет явилась побыстрее.
К сожалению, как теперь нередко случалось, госпожу Арчет нигде не могли найти. Шептались, что с самой экспедиции в Шактур она стала угрюмой и молчаливой, а также более непредсказуемой в ситуациях, требовавших перво-наперво обдуманных действий и дипломатичности. У нее появилась склонность бродить по коридорам дворца и городским улицам в неурочный час, а еще исчезать в восточной пустыне в одиночку, на недели, с таким количеством еды и воды, которое, как бормотали сплетники, граничило с самоубийством. Что касается дворцового распорядка дня, она была в равной степени нечувствительна к смертельному риску; пренебрегала обязанностями, а упреки выслушивала с невозмутимостью, граничащей с оскорбительным высокомерием. Говорили, ее дни при дворе сочтены.
«Приведите ко мне Арчет».
Неисполненный приказ отражался эхом и бился волной о дворцовые стены там, где они окружали дальние императорские сады. Кое-кто из придворных запаниковал. Призыв передали дальше, за стены, в город, на этот раз доверив его имперским служакам, так называемым Монаршим гонцам, которые славились умением находить людей, где угодно в границах широко раскинувшейся Империи, и приволакивать их в столицу. Гонцы в черных с серебром ливреях рассеялись группами по улицам, пробираясь в сердце города под скопищем разрисованных куполов, увенчанных башенками – про это творение зодчих Рингил как-то раз недобро сказал, что оно выглядит как гулянка улиток-потаскух, – стучались в двери курилен и таверн, с небрежной жестокостью избивали всех, кто мог что-то знать. Это было потрясающе неправильное использование ресурсов, все равно что крошить лук боевым топором, но когда император отдает приказ, никто не жаждет оказаться в числе недостаточно расторопных. После восшествия на престол сына Акала Великого слишком многие испытали на своей шкуре последствия такой ошибки.
Самым удачливым гонцам понадобился примерно час, чтобы узнать от торговцев на бульваре Невыразимой Божественности, что в последний раз Арчет видели, когда она неспешно и целеустремленно шла в сторону имперских верфей, сжимая в одной руке кувалду на длинной ручке, а в другой – трубку для кринзанца. Оттуда этой полудюжине особо важных посланцев было нетрудно отследить маршрут, войти на верфи и пробраться через скелетоподобные кили строящихся судов, на каждом повороте спрашивая про Арчет. Рабочим верфи было еще проще – они поворачивались и красноречиво тыкали пальцем.