Стальные сны. Серебряный клин
Шрифт:
Да, с Серебряным Клином шутить не приходилось. Пока им удавалось избегать неизбежного. Но с каждым разом полоса, отделявшая их от края пропасти, сужалась. А цена возможной ошибки росла, становясь поистине ужасной. Такой, какую невозможно окупить никакими деньгами.
Рыбак не особо расстраивался по поводу Талли Стаха. Тот и сам давно напрашивался. Еще удивительно, как долго они терпели его выходки. Но вот из-за Тимми Локана его мучили угрызения совести. Из них четверых Тимми меньше всех заслуживал такой страшной участи.
Он уже почти решился махнуть рукой на Смеда и снова спрятаться в развалинах,
Тогда интуиция подсказала ему, что произошло. Значит, Смед оказался в армии. Пожалуй, там сейчас было безопаснее, чем где-либо. Если, конечно, у парня хватило ума назваться чужим именем.
Наверняка хватило.
Рыбак направился в сторону развалин, намереваясь снова укрыться там от охотников за Клином. Но по дороге его озарило. Почему бы ему тоже не спрятаться у всех на виду? В армии? Серые, конечно, поспорят слегка. Сперва. Скажут, что он староват, но потом все равно возьмут. Вдобавок армия — неплохая защита от грядущих лишений. Жизнь у солдат, даже ополченцев, уж всяко посытнее, чем у парней, прячущихся по разрушенным подвалам. К тому же нынешние правители Весла будут беречь от холеры своих солдат куда более тщательно, чем простых горожан.
И старик повернул в сторону разбитого на пустыре лагеря Сил Самообороны…
Вышло почти так, как он ожидал. Серые сперва поспорили немного, потом быстренько проверили, нет ли у него признаков холеры, и он очутился в лагере. Он записался под именем Малыш Рыболов, позволив себе насмешку над серыми. Да и над собой тоже. Это имя он получил при рождении, но все знавшие его давным-давно померли.
Или были убиты.
LVII
Хотя черные всадники продолжали неутомимо доставать Хромого, раз за разом задерживая его и приводя в неистовство своими неожиданными ловушками, они по-прежнему почти не прибегали ни к каким магическим иллюзиям. Смысл таких действий оставался ему непонятен, их игра беспокоила его, хотя он себе в этом не признавался. Хромой был уверен, что прорвется всюду за счет грубой силы, что в мире сейчас не осталось никого, кто мог бы сравниться с ним в могуществе.
Они тоже это знали. Как раз это и беспокоило его. У них не было ни единого шанса справиться с ним, и все же они неотступно преследовали его, продолжая изводить по мелочам, будто были уверены в том, что их действия будут иметь результат. Он начал подозревать, что где-то впереди ему уже приготовлена очередная, смертельно опасная западня.
Его противники так редко прибегали к волшебству, что он перестал остерегаться. Сам он избрал тактику сокрушительных ударов, более не ожидая от своих врагов колдовских хитростей и тонкого коварства.
Ему потребовалось трижды пробежать мимо уродливого бесформенного дерева, прежде чем он, на четвертый раз, наконец сообразил, что к чему. Подлецы! Они сумели заставить идти его по кругу длиной миль в пятьдесят с лишком. И последние несколько сотен он неутомимо шел по собственному следу.
Очередная задержка. Проклятье!
Ярость вспыхнула в нем с такой силой, что он едва сумел сдержать ее, чтобы выбраться из этого замкнутого круга. Прорвавшись, Хромой ненадолго остановился. Надо было обследовать состояние своего тела и сориентироваться.
Он находился чуть к северу от Башни. Близость Чар ощущалась во всем. Как насмешка, как вызов, как приглашение к схватке. Как публичное оскорбление.
Похоже, его враги просто мечтали, чтобы он свернул туда и опять потратил кучу времени, безуспешно колотясь головой о стены неприступной твердыни. Но на сей раз ему удалось преодолеть искушение. С Башней в Чарах и ее обитателями он разберется позже. После того как завладеет Серебряным Клином и превратит его в могущественный талисман, который сделает его властелином мира.
Он возобновил свой бег. В сторону Весла.
Он бежал легко, почти весело. Временами он начинал мерзко хихикать. Скоро. Теперь уже скоро. Этот мир уплатит ему все долги.
С процентами.
LVIII
Жабодав все ближе подбегал к Башне, недоумевая, зачем он искушает судьбу. Чутье подсказывало ему, что немного дальше к северу Хромой, словно бестолковая дворняжка, бегает по кругу, ловя собственный хвост. Это забавляло Жабодава. Конечно, новые хозяева Империи не так ужасны и могущественны, как старые, зато они находчивы и хитры. Пожалуй, никто из прежних властителей, кроме Госпожи или ее сестры не смог бы состязаться с нынешними в хитрости и коварстве. Власть в Империи перешла в руки компетентных людей. Жабодав был не против.
Некогда ему пришлось услышать высказывание одного мудреца. Тот сказал, что любая империя в своем развитии неизбежно проходит три стадии, а каждой стадии соответствует свой тип властителей. Сперва у руля стоят завоеватели, ведущие бесконечные захватнические войны. Потом приходит черед администраторов, закрепляющих результаты завоеваний и превращающих Империю в монолитную твердыню. Которая непосвященным кажется несокрушимой и вечной. Наконец, у власти оказываются безответственные расточители. Всячески потакая своим безумным прихотям и порокам, они проматывают капитал, предназначавшийся для передачи потомкам.
И тогда Империя становится легкой добычей новых завоевателей.
В этой Северной Империи сейчас наступила вторая стадия. Администраторы сменяли завоевателей. Из тех, прежних, в живых остался один Хромой. Новые правители были просто обязаны отправить его на свалку истории. Завоеватели — слишком буйная и непредсказуемая публика, чтобы иметь с ними дело, если ты намерен насадить в Империи закон и порядок.
Будет лучше, если он заранее все предусмотрит и подготовит себе место в этом новом, упорядоченном мире.
Он остановился неподалеку от Башни, на таком расстоянии от ворот, какое счел безопасным, уселся. И стал ждать.
Вскоре кто-то вышел. Этот некто имел четкое представление о том, какое именно место может быть уготовано в будущем таким порождениям вечного зла, как пес Жабодав.
А пока они заключили временный союз.
LIX
Смед застонал, заворочался, попытался натянуть на себя сбившееся шерстяное одеяло. На нем живого места не было, болели мышцы, ныли все кости. Сон на голой земле не принес облегчения.