Стальные зубы субмарины
Шрифт:
– Не… зна…ю.
Тяжелый армейский ботинок обрушился на его переносицу, словно молот. Не издав ни звука, моряк брякнулся на спину, нелепо разбросав руки и ноги.
Хаким подал знак боевикам, держащим пленных под прицелами автоматов. Двое из них с нескрываемым удовольствием принялись пинать упавшего раненого. Тяжело сопя и осыпая его ругательствами, они ломали парню ребра, лупили по животу, безвольно болтающейся голове. Ассади с улыбкой наблюдал за этим процессом. А когда один из экстремистов обеими ногами прыгнул моряку на грудь так, что у того изо рта брызнула кровавая пена вместе с харкающим звуком, он понял, что тот уже ничего не расскажет. Никогда. Зловеще ухмыляясь, он обошел второго пленника со спины.
Из надстройки раздались шум и проклятия. Двое палестинцев за плечи выволакивали воющего от боли человека. Обе ноги его были прострелены и болтались, оставляя за ним широкий алый след.
– Он убил Махмуда!! – обращаясь ко всем, закричал тащивший палестинец. – Топором убил! Как шакал, из-за угла ударил!
Хаким оставил на время выбранную им жертву и заинтересованно оглядел брошенного на палубу нового узника. Правда, разглядеть удалось немного, террористы изрядно поработали над его физиономией еще внизу. Разорванная одежда свисала клочьями, и в них с трудом узнавалась белая хлопчатобумажная курточка.
– Где вы взяли его? – осведомился Ассади, присаживаясь перед избитым и истекающим кровью человеком.
– На камбузе прятался, тварь!
– Эй, ты кто? – позвал Хаким, стволом автомата тыкая в ребра. – Знаешь, где бомба? Тогда отпущу.
Пленник не смог приоткрыть заплывшие от кровоподтеков глаза и только невнятно промычал, выплевывая изо рта крошки зубов с красной слюной.
– Что? – переспросил араб, сильнее надавливая на ствол. Наклонившись пониже, он вдруг разобрал то, что пытались произнести разбитые в лохмотья губы: «Чтоб ты сдох!»
– Убей его, – спокойно приказал Ассади и вернулся к оставшимся пленникам.
Палестинец, руки которого уже давно чесались это сделать, наклонился над своей жертвой с перебитыми ногами и взялся за волосы. В смуглой руке показался кривой бедуинский нож. Лезвие тускло блеснуло в свете восходящей луны и одинокого прожектора и легко прикоснулось к голове несчастного.
– Держи подарок! – заржал боевик, кидая своему другу отрезанное ухо. – Еще одно дать?
Уже темное от крови лезвие широким движением прошлось поперек шеи лежащего, хлынули алые потоки. Человек захрипел и задергался, вскоре затихнув.
Хаким тем временем беседовал с крепким израильтянином, обе руки которого были связаны за спиной из-за его активного сопротивления. По той же причине в его животе и бедре сидели две пули.
– Где боеголовка?
Моряк упрямо посмотрел на него:
– Откуда я знаю, куда они ее дели? Это меня не касалось.
– А кого касалось? – вкрадчиво спросил Ассади.
– Тех, кто ее перетаскивал.
Араб ухмыльнулся. Этот парень ничего не скажет, даже если отрезать ему пальцы. Но на всякий случай задал еще вопрос:
– А ты, выходит, не таскал ее?
– Нет. Не моя работа.
Хакиму стало интересно:
– А что же ты за птица такая, что тебе даже боеголовку перетащить не доверили?
– Я водолаз, – процедил пленник. – Хватит и того, что я ее достал.
Глаза допрашивающего превратились в узенькие щелочки.
– Так, значит, это ты украл у нас ракету, – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, начал он, постепенно свирепея. – Думал, мы такие идиоты, что не отличим настоящую бомбу от муляжика?
Схватив ныряльщика за волосы, он выхватил свой нож. Парень напрягся. Хаким двинул его коленом в грудь и повалил на пол, усевшись на него верхом. Водолаз, отчаянно борясь, замолотил ногами, скользя по замызганной человеческими телами палубе. Стоявшие вокруг них исламисты кинулись было помочь арабу, но он остановил их:
– Я сам!
Стараясь действовать неторопливо, он навалился сверху на пленного, крепко прижал его голову и, с силой нажимая на лезвие, стал медленно перерезать горло. Предсмертный крик быстро сменился хрипящим бульканьем – рассеченной гортанью жертва вдохнула собственную кровь, обильно заструившуюся из вскрытых сонных артерий. В агонии моряк чуть было не сбросил убийцу, но тот удержался, продолжая орудовать кинжалом. Сталь жутко скрипнула, дойдя до шейных позвонков. Еще одно движение, и нож попал в промежуток между костей. Надавив с усилием на лезвие, безжалостный араб с хрустом разрушил удерживающие позвонки связки, закричав:
– Сдохни, собака!
Глаза его горели мутным огнем мести. Дыша, как паровоз, Ассади поднялся, за волосы держа отрезанную голову, с которой, как и с рук террориста и его ножа, тонкими струйками стекала алая жижа. Торжествующе поднял свой страшный трофей вверх:
– Никто не может безнаказанно мешать нам выполнять волю Аллаха!..
Восторженные крики и выстрелы в воздух заглушили концовку его пламенной речи. Сунув мертвую голову в лицо последнему из захваченных живьем евреев, Ассади зарычал:
– Он не сказал, где бомба, видишь? Видишь, что с ним стало? А ты скажешь? Где эта боеголовка?
Ужас вывернул пленника наизнанку. Арабы брезгливо заржали, видя, что он обмочился. Слезы страха и отчаяния потекли по его закопченному лицу.
– Не убивайте меня! – срывающимся голосом взмолился моряк. – Я был рулевым, когда достали ракету…
– И ты тоже ничего не видел?
– Видел!!! Я видел, как ребята потащили какую-то хрень вниз.
– Куда именно?
Пленник всхлипнул:
– Я только слышал, что в какую-то каюту…
– Каюту? Чью?
– Не знаю! – Парень зарыдал.
Ассади отшвырнул в сторону безжизненную голову, которая, подпрыгивая с глухим стуком, покатилась по палубе. Повинуясь его приказу, палестинцы кинулись вниз обшаривать корабль в поисках бомбы. Осталось человек шестеро. Хаким был очень недоволен результатами допроса, который оказался пустой тратой времени. Присев на корточки перед стоящим на коленях матросом, он поинтересовался:
– Точно больше ничего не хочешь мне сказать?