Стандинг
Шрифт:
– Наоборот.
– Тогда, хоккей, я еду!
И оба кладут трубки.
– Берю? – рассеянно спрашиваю я.
Матиас утвердительно кивает головой.
– Что он тебе говорил?
– Он узнал номер моего домашнего телефона в школе, он срочно хочет со мной поговорить по одному делу чрезвычайной важности.
Я в нерешительности соображаю.
– Ладно, давай подождем его.
Мы закуриваем.
– Стряхивайте пепел в кадку с зеленым растением, – рекомендует мне Матиас, открывая окно, чтобы вышел дым, – они мне не разрешают курить в квартире!
Да это же настоящая тюрьма! Уж лучше бы он сломал сразу обе подставки в тот день, когда должен был встретиться со своей девицей на лыжной базе в горах.
По другую сторону стены его Святость Клистир продолжает служить обедню во славу своего потомства. Верующие исполняют гимн. Затем слышится какая-то суховатая музыка.
Затягиваясь своей цигаркой, я озабоченно гляжу на телефон. Только сейчас меня начинает охватывать тройное беспокойство в связи с этим заикающимся или восточным корреспондентом. Я не могу разгадать его намерения. С другой стороны, нет никакого просвета и в этой темной истории. Два самоубийства в школе, два покушения на Матиаса. Один шутник чинил раковину в санчасти. Еще один (а может тот же самый) шарился в вещах Толстяка. Да, все это меня чрезвычайно беспокоит. Матиас меланхолически грустит о своем. Мой приезд в дом Клистиров вдруг открыл ему глаза на весь интеллектуальный дискомфорт его нового существования.
– Послушай, Рыжий, – шепчу я, – поскольку я тебя люблю, я дам тебе один совет: когда твоя половина родит тебе ребятенка, хватай их обоих под ручки и мотай отсюда как можно быстрее и как можно дальше. Иначе ты станешь шутом с ярмарки в этом идиотском окружении.
Он нерешительно покачал головой.
Внезапно пение и звуки гармоники в соседней комнате смолкают. Я различаю какие-то восклицания. После этого на натертый воском пол на всей скорости вкатывается старая желтушная горничная, которую я недавно видел на лестничной клетке.
– Вы можете войти, господин Ксавье! – быстро произносит она голосом, напоминающим визг трамвая на повороте.
– Что случилось? – вздрагивает рыжий.
– Там какой-то тип требует вас и что-то говорит о скандале.
Мы встаем. Старая замечает сигареты в наших руках, и это ее шокирует больше, чем если бы мы расстегнули штаны и показали ей своих ушастых. И тут она выкинула такую штуку, которую со мной еще никогда не проделывали. Она выхватывает из моего рта сигарету и выбрасывает ее в раскрытое окно. То же самое она проделывает с Матиасом.
– Какой срам! – скрипит она зубами, как флюгер, раскачиваемый ветром.
Я взрываюсь:
– Послушайте, вы, прокатчица стульев в городском саду, если бы вам не было сто десять лет, я бы вам дал хорошего пинка под зад, чтобы на нем появился хотя бы легкий румянец! Что это за манеры!
Я обращаюсь к живому Ван Гогу.
– И ты это терпишь, дубина?
На всякий случай мисс Тыквенное семя трижды осеняет себя знамением, чтобы изгнать из меня сатану. Она из породы тех, у которых девственность с годами получила бурное развитие. У нее целомудрие и ум слились вместе. Но не дополняют Друг друга, а, наоборот, мешают.
Она пикирует на меня. В двух с половиной сантиметрах от моего шнобсля она, повизгивая, как напильник, выдает:
– Вы настоящий хам, головорез, бандит, горемыка...
– Перестаньте, Марта! – отчитывает ее Матиас, авторитет которого она подрывает под крышей родителей своей жены.
Но эта змеища продолжает шипеть.
–... Нахал, дьявол, вы...
– Послушайте, моя распрекрасная мумия персико-абрикосового оттенка, – обрываю я ее, – позвольте вам дать один совет. Вам нужно жрать чеснок или пить наливку из мяты, в общем, короче, надо сбрызгивать рот чем-нибудь крепким, так как запах из вашего рта сразу наводит меня на мысль о том месте, где ассенизаторы проводили сидячую забастовку! Когда вы дышите, от вас идет такая вонь, как будто забыли спустить бачок унитаза после пользования им по-большому. Вам бы не мешало проконсультироваться у зубника, а еще лучше обратиться в фирму Жакоб Делафон, чтобы они установили вам в пасти сифонную систему.
Выбитая из колеи, раздавленная и озлобленная до мозга костей позвоночника, она, как мешок, валится в кресло, а мы на рысях бежим к его тестю.
Войдя в просторный салон доктора, мы становимся свидетелями редкого зрелища.
В комнате собралось около десяти человек. Все замаскированы под друидов, т.е. кельтских жрецов! На всех надето что-то напоминающее длинную белую ризу, на голове – лавровые венки.
Стол. На столе лежит жена Матиаса, у нее под головой вместо подушки валик. Каждый из этой честной компании держит в руке веточку белой розы и машет ею над ее животом.
Перед столом священнодействует доктор. В отличие от других присутствующих у мсго на шее надет расшитый узорами передник. Он похож на крумира, оседлого пастуха из Северной Африки. Непорочная бородка, на носу пенсне, волосы на пробор, приплюснутый нос, лопоухие уши и ряд золотых зубов во рту.
Разинув рот он смотрит на огромного Берю, стоящего у двери с револьвером в руке. Сцена из Данте. Такое может присниться только в бреду. Действующие лица застыли, как на моментальной фотографии.
– Ну-с, и во что мы играем, Берю? – окликаю я его.
Толстый смотрит на меня через левое плечо. Мое присутствие лишь чуточку удивляет его, но не больше. Он уже давно привык встречать меня в самых неожиданных местах!
– Кажется, я успел вовремя! – говорит он, – ты только посмотри!
Стволом своей пушки он показывает на присутствующих.
– Эти типы собирались пытать молодую даму, которая лежит на столе.
– Ты не угадал, кретин.
Я объясняю ему, что это не комната пыток, а часовня. Что они не пытают, а служат обедню серафистов. А этот с бороденкой не Самсон, а папа молодой дамы.
– Как ты здесь оказался? – спрашиваю я.
Он пожимает плечами, пряча под мышкой свой компостер.
– Я позвонил, и мне открыла дверь скрюченная старушенция. Я не ожидал, что так получится. Я хотел спросить ее насчет Матиаса. Она, наверное, все перепутала и притащила меня сюда. Когда я увидел всех этих чокнутых, которые сгрудились вокруг девчонки, я подумал, что попал к садистам.
Доктор Клистир моментально воспрянул духом. Как он забссновался, этот серафистский папа, это надо видеть! Настоящий дьяволенок в кропильнице!