Становой хребет
Шрифт:
Лихорадочно и неумело кроила распашонки, какие-то несуразные штанишки, всё это без конца перебирала, вздыхала и опять шила, словно намеревалась одеть целый детский приют.
И тут ей захотелось похвалиться детьми, вот, мол, глядите! И порадуйтесь! Через две недели она запеленала детишек, перекинула сутунками через обе руки и понесла в окружком.
Шла осторожно, огибая ямы, ещё более покрасивевшее лицо излучало заботливый восторг. Ловила взгляды встречных людей и видела в них понимание, безукорную шутливость, доброе удивление.
С обеда работа окружкома была сорвана. Все собрались в её кабинете, тормошили спокойных детишек, открывали их и опять пеленали, тащили из магазина подарки, а к вечеру все переругались, выбирая близняшкам имена.
Какие только не выносили на обсуждение! Но тут же отвергали, предлагали новые: уборщица, та самая дородная Моисеиха, приволокла от своего деда святцы и сунулась было с ними к счастливой от такого внимания мамаше, но была вынуждена ретироваться от мгновенно сплотившихся в негодующем крике «воинствующих безбожников».
Наконец Бакшаев выдвинул на голосование свое предложение.
— Товарищи! Ввиду того, что наша комсомольская семья выросла в два раза, пополнилась членами будущего социалистического общества, дети не могут иметь аполитичные имена, потому что являются продолжателями революции.
Я предлагаю назвать Тониного сына — Рево, а дочь — Люция. Революция! Кто за, прошу голосовать. Так, принято единогласно. Все! Вопрос дня закрыт. Быковы Рево и Люция с пеленок усвоят идейную убеждённость рабочего класса и станут достойными гражданами нашего государства. Митинг закрывается, комсомольское крещение считаю законченным. Тоня отозвала в коридор Бакшаева.
— Вот что, секретарь. Без работы прокисать я не могу. Дай какую-нибудь бумажную работёнку на дом, пока твои крестники не зачнут бегать ножками.
— Что я тебе могу дать? Только сюда с ними не являйся, развалишь работу окружкома. Ты глянь, как все ополоумели, особенно женщины. Так что, сиди дома, вот закончим строительство детсадика — и тогда милости прошу к нашему шалашу.
— Товарищ Бакшаев, я не намерена с тобой играть в бирюльки и прошу немедля решить вопрос. Или каждый день буду тебя осаждать с ними вместе. Не отступлюсь.
— Ты не отступишься, — усмехнулся секретарь, — ох, Тоня, что же тебе поручить посильное. — Он задумался. — Вот что, смонтирована типография.
Через недельку выйдет долгожданный номер газеты «Алданский рабочий». Мобилизую тебя на скорейший подбор заметок. Можешь посиживать дома, я буду направлять к тебе рабкоров, а ты готовь материалы к печати. Сойдёт?
— Сгодится. Только дома я не шибко усижу, уже договорилась с Моисеихой, она приглядит за детьми, когда отлучусь.
— Не сидится же тебе. Да уж ладно, не сгуби голодом Рево с Люцией.
— Не сгублю, не бойся.
— Да, вот ещё что. Коркунов запурхался с отчётом по политпросвету и охвату культработой. Возьми у него документы и помоги разобраться.
— Ладно, до свидания, — она нашла Кольку и позвала к себе домой.
Стеша уже пришла из больницы и, при виде своего дружка, радостно засуетилась у плиты. Лучи закатного солнца прожигали избёнку через окно. После ужина взялись за отчёт. Колька усердно выводил строчки на серых листах бумаги:
«За отчётный период грамотность русского населения поднялась до сорока процентов, когда среди тунгусов и якутов грамотность едва шесть процентов. Согласно указаний особой комиссии нацмен при ЯЦИКе, среди туземцев, главным образом тунгусов, организовано восемь туземных Советов в округе.
Для них же имеются в наличии два хлебозапасных магазина с товарами на сумму свыше сорока тысяч рублей, распределены олени на сумму семь тысяч рублей, открыто два ветпункта и на стойбищах работает один ветврач.
На оседание туземцев за два года потрачено двенадцать тысяч рублей и отпущено кредита на тридцать тысяч.
На школьное дело ушло двадцать восемь тысяч шестьсот рублей, в новом бюджетном году отпущено в два раза больше для постройки новых школ.
Работают четыре тунгусские школы, ныне предположено открыть ещё три с шестьюдесятью стипендиями. От округа в Якутской совпартшколе обучалось три тунгуса, в этом году заступят ещё пять человек.
Два человека направлены в Ленинградский Севрабфак. Годовой расход по медпомощи на кочевья равен 27962 рублям. Общее число школьников в округе 246 душ».
Над отчётом корпели допоздна, а когда Стеша ушла проводить Коркунова. Тоня засела составлять, по заданию Бакшаева, план культурной работы окружкома.
Когда он был готов то внимательно перечитала его:
Культурный поход комсомола
Она подчеркнула заголовок.
«Всесоюзный культурный поход — одна из важнейших мер на культфронте. Мы обязаны завтра же развернуть беспощадную войну с безграмотностью масс, дать решительный отпор сгнившим пережиткам старого дореволюционного быта, ополчиться против нашего врага — алкоголизма, отравляющего организмы миллионов людей и самого государства.
Вот цель культпохода. Культпоход назначено провести до истечения года. Надо в эти оставшиеся месяцы развернуть активное наступление:
1. На фронте ликбеза. Немедленно ещё раз провести учёт неграмотных, открыть новые ликпункты во всех приисках и взбодрить работу действующих. Поголовно мобилизуются грамотные комсомольцы для учёбы неграмотного населения.
2. На бытовом фронте. Провести широкую ревизию условий жизни и отдыха рабочих. Поставить жёстко вопрос перед органами милиции о выселении с приисков хитрушек и шинкарок в 24 часа. Особо грязные и тесные бараки закрыть под снос, привлечь их жильцов к самострою светлых домов и оказать им помощь в кредитах, лесоматериалах, гвоздях и прочем.
3. На алкогольном фронте. Перейти в решительное наступление. Борьба с пьянством стоит на первом плане. Жители, в среднем, пропивают за год до двадцати процентов заработка. Это же повальная гибель от водки и сплошная преступность в пьяном виде. Культармейцы! Все как один на защиту здоровья рабочих, против мерзкого „зелёного змия“!»
Стеша заявилась поздно, смущённая и растерянная. Тоня подняла голову от бумаг, улыбнулась:
— Ты чего это такая шальная, как от медведя убегала, запалилась вся.
— Ой, Тонька, как хорошо на улице, такая лунная ночь, а ты сидишь взаперти, — она обняла подругу за плечи, и Тоня почуяла торопливый стук её сердца.
— Задушишь, отвяжись. Небось нацеловалась с Колькой досыта!
— Ну тебя!.. — Стеша зарделась и отвела глаза.
— Да я же без укора. Дело молодое.
— Зовёт он меня замуж, не знаю, что и делать. Страшно ведь! Тоня, присоветуй?
— А чего бояться? Раз зовёт, иди, если любишь. Парень самостоятельный и работящий. Я вот, как ни боялась, а очутилась в жёнах.
— Так в армию его забирают.
— Кольку?!
— Ну да, я ему сама говорю, давай распишемся до призыва, но он потом засомневался. Мол, подождём до возвращения, на КВЖД неспокойно, не дай Бог война, станешь, мол, потом вдовицей молодой.
— Молодец! Жалеет тебя. Завидую я тебе, Стеша, всё у тебя только начинается, а у меня трах, бах — и свадьба. И где же мой непуть шляется, неужто забыл меня и прилабунился к какой-нибудь бабе?
— Не оговаривай, что ты! Он так любит тебя, Тоня. Скоро прибежит. Егор твой — куда видней моего, я прям в него влюблённая, — скосила усмешливые глаза на подругу.
— Ты, девка, не шути, — построжела Тоня и подозрительно оглядела Стешу, — не то враз прогоню от себя, не погляжу, что подруга. И глазки не вздумай строить. Гляди…
— Да не ревнуй ты, поддразнила я тебя. Колька мой намного лучше. Бойчей на слово.
— Прям уж! До моего Егорушки ему не достать. Вот расхвалились мужиками! — засмеялась она и накрест обхватила Стешку сильными руками. — Мой-то, как обнимет — и дух не перевести. Соскучилась я по нему, прямо сил нет. Оттого и злюсь. Больше никуда от себя не отпущу, ни на шаг.