Становой хребет
Шрифт:
— Прости, Егор, ради них прости…
— Ладно… — посуровел он.
— Не-е, Егорша. Ты отчасти сам виноватый, — благодушно перебил его Парфёнов, — бабу в узде надо держать, а ты себя подмять позволил. Ясно дело, не ты первый, не ты последний. Деды наши не дураки были, когда трёпку жёнам давали опосля баньки кажнюю неделю: не так вытоплена, жар слабый, квасок не скусный… А зато и жили в мире. Да ладно уж! Чё говорить, утеряли семейскую твёрдость. Где твоя фатера, сказывай. Ребятишки подмёрзли в путях, поспать бы им в тепле.
Парфёнов,
В секретном циркуляре УНКВД предписывалось управляющему недавно организованным трестом «Джугджурзолото» оказывать всяческое содействие Игнатию Парфёнову, срубить ему отдельный домик под жильё в самый короткий срок.
Вольдемар, как и предписывалось, сжёг письмо после прочтения, взглянул на Игнатия.
— Всё партизанишь?
— По нужде приходится.
— Мне, конечно, не доверишься, с какой целью сюда послан?
— Почему же, кое-што могу открыть, как старому другу и партейцу, но, без разглашения. Не вздумай даже во сне оговориться. Дело государственное, сам понимаешь.
— Будь уверен в этом, или не знаешь меня?
— Знаю, крутой ты мужик. Один возвернувшийся старатель жаловался мне на Алдане: «Подумаешь, — грит, — запил на два дня, а Бертин вывез за ручку к Аллаху и толкует…»
— Горсть пшена, два бревна и проваливай? — засмеялся Вольдемар. — Так?
— Во-во, шибко обиделся на тебя.
— Мне тут пьяницы и бездельники не нужны, — помрачнел управляющий, — нет права у меня быть добреньким. План выполнить надо. Слушаю тебя, говори.
— Так во-от… наш старый казнитель, атаман Семёнов, пишет в газетке «Голос эмигрантов», я счас прочту вслух — Игнатий порылся за пазухой и осторожно достал вырезку, — вроде бы ничего страшного, но ты мужик толковый и вникнешь:
«Нам, русским националистам, нужно проникнуться сознанием ответственного момента и не закрывать глаза на тот факт, что у нас нет другого правильного пути, как только честно и открыто идти с передовыми державами „оси“ — Япония и Германия».
— Всё не угомонится, сволочь, — огладил Бертин усы, — мало мы его трепали. Удрал, гад, за кордон…
— Гришка написал Гитлеру в 1933 году личное письмо, в котором он приветствует и благословляет захват власти фашистами.
После оккупации Манчжурии японцами, Семёнова вызвал полковник Исимура, начальник второго отдела штаба Квантунской армии, и предложил ему формировать белогвардейские части для совместного нападения на СССР.
— Опять смерти нам готовят.
— Эти полки уже формируются. Но, не это главное. Семёнов состоит на службе у японской контрразведки, его подручные организовывают у нас шпионаж, диверсии, террор.
Создана секретная разведывательная школа, а этой весной, по нашим оперативным данным, две группы появятся на Алдане и Джугджуре, с целью выяснения валютного потенциала и срыва золотодобычи любыми средствами.
На пороге новой войны против России, наше богатство им, как нож вострый под брюхо.
— Какой войны, что ты мелешь?
— Опасаться — значит предвидеть, сказал один мудрец. В тайге уже давно бродят старатели-семёновцы из Харбина, созданы потайные артели, а золото идёт в казну белоэмигрантов для борьбы с нами же.
— Удивил ты меня, Игнатий. Вроде простой мужик, а такими делами и словами ворочаешь при случае, даже не верится. Эко они размахнулись! Надо ухо держать востро. Да разве в одиночку ты это сделаешь?
— Я не один, есть тут наши люди и ещё прибудут, но о письме не забывай, помогай, чем можешь.
— Обязательно. Через три дня избушку тебе срубим. Впрочем, для такого дела могу освободить свою квартиру, а сам, на время, переберусь в контору. Дело безотлагательное!
— Не стоит суетиться, люди поудивятся. Сам управляющий какому-то деду жильё отдал. Домик мне неказистый нужон, неприметный. Егор Быков поможет, ещё пару человек сыщем подсобить, а топор я ещё не разучился в руках держать. Ну, а лесу подбрось.
Ишшо об одном попрошу, вскорости съедутся сюда мои дружки-тунгусы, не забижай их и не отгоняй. На них у меня главная надежда — сыскать в тайге дымки костров, следы чужаков, а потом и взять их врасплох тёпленькими.
— Ясно. Ну, что же… спасибо за откровенность. Пойдём ко мне чай пить, матушка пельменей настряпала. Там договорим.
Вскоре стали захаживать в избёнку нового конюха незнакомые люди: возчики, тунгусы, уполномоченные госзайма и прочие командированные-пришлые.
Парфёнов часто выезжал невесть куда, а, по возвращении, тащил кучу гостинцев в дом Быковых, играл с ребятишками, балагурил, но с болью примечал, что не срастаются душами их отец и мать, даже спали они раздельно.
Парфёнов посвятил Егора в свои планы, и они начали готовиться к весне. Игнатий отобрал лучших коней, подогнал к ним сбрую и сёдла, особенно тщательно проверил оружие.
Его было много, на добрый партизанский отряд, даже новенький ручной пулемёт таился до времени в замкнутом прирубе-кладовой.
Только стаяли снега, как примчался на прииск, запалив оленей, молодой тунгус. Игнатий бегом кинулся к Бертину, а, через пару часов, полтора десятка всадников, по одному, чтобы не привлечь внимания, покинули прииск.
В назначенном месте собрались и тронулись караваном в сторону Юдомы. Впереди ехал эвенк, за ним — Игнатий, Егор и молодые горняки с выправкой кадровых военных. Руководил ими опытный оперативник.
Дней через десять пути, в глухом таёжном распадке, окружили стан неизвестной артели старателей. По ключу бугрились отвалы шурфов, два крепких зимовья глядели на все стороны щелями бойниц.
Командир распределил своих бойцов вокруг лагеря и велел ждать обеда, когда приискатели вылезут из шурфов и соберутся у длинного стола, что стоял между избушками. Лагерь охраняли трое часовых с японскими карабинами.