Стану ему женой. Ребенок от монстра
Шрифт:
Полтора года назад я смотрела на запущенный, в серых разводах фонтан в окно и пыталась продышать схватку. Обернулась и нашла окно. Корпус работал, в коридоре мелькали силуэты в халатах.
Интересно, где Николай Александрович? Сослуживец Андрея, военный врач, должен был принимать роды, но не приехал. Анюту принял ее отец. Там мы расстались, там я видела его в последний раз.
Было слишком больно, я ушла.
Там я потеряла его след. По-разному пыталась найти потом — и через знакомых, каких знала, но забыла
У ступеней остановился серебристый «бентли», и я отвлеклась от мыслей. Гендиректор вернулся. По спине пробежали мурашки, словно за воротник сунули пригоршню снега.
Я его боюсь. Уже дергаюсь от каждого появления.
Геннадий Александрович показался из авто и начал подниматься к дверям офисного здания.
Я тяжело вздохнула: придется зайти. В приемной никого не было, и я робко постучала.
— Да, Настя?
Принял меня за секретаршу.
Я приоткрыла дверь: Геннадий Александрович, поставив на стол портфель, складывал документы. Некоторые были на гербовой бумаге.
— Меня просили зайти…
Он обернулся:
— Входи, Леночка, — вернулся к портфелю. — Сегодня отдай загранпаспорт Насте. В пятницу полетим в Мюнхен.
Он говорил уверенно, пока я мялась на пороге.
— Геннадий Александрович, я не смогу полететь.
Он осекся и уставился на меня.
— Простите, у меня маленький ребенок, ее не с кем оставить. И я у вас всего несколько дней, не думаю, что справлюсь…
Нужно ничего не испортить, сохранить с ним отношения и рабочее место. Я говорила с виноватой интонацией, теряясь под жестким, удивленным взглядом. Наверное, я первая, кто отказывается от заграничной поездки и его постели.
— Лена, не надо, — оставив на столе портфель, он направился ко мне.
Подошел почти вплотную. От него веяло холодом — этим его парфюмом с ментолом. Пульс заколотился в горле, но я вежливо улыбалась, как хорошая сотрудница, а внутри чувствовала себя уставшей и раздавленной. Мало тебе секретарши? Отстань ты по-хорошему…
— Я абсолютно уверен, — сказал он. — Что ты справишься с чем угодно.
Утром я сделала строгую прическу — пучок, больше уместный в офисе. Мне хотелось выглядеть серьезней, что в двадцать лет непросто. Сейчас из укладки выскользнула прядь, и он отвел ее назад, на мгновение прикоснувшись к мочке уха и задержал пальцы. Я сама отклонилась, делая вид, что ничего не замечаю.
— Ты молодая, прекрасная мама. Дети дают огромный толчок вперед в карьере. Ведь когда они появляются, у нас нет другого пути, кроме победы, не так ли?
— Согласна, но… Мне не с кем оставить дочь, — напомнила я.
— У тебя есть няня. Я оплачу, получишь командировочные. Хватит ломаться, Лена, — напускная любезность сползла с лица. — Думаешь, я не понимаю, как и почему ты здесь оказалась?
С мужским превосходством он смотрел мне в глаза.
— Геннадий Александрович, вы о чем… — пролепетала я.
Меня бросило в холодный пот. Я боялась, он скажет: мы все про тебя узнали, знаем, чьей была
— К нам очень трудно попасть, девочка, — улыбнулся он. — Миша из кожи вон лез, чтобы протащить тебя на позицию, которой ты не соответствуешь. Не думаю, что его заинтересовала твоя мазня, я прав?
— Вы что… — начала я, щеки вспыхнули от стыда.
Он решил, я спала с арт-директором за это место. Закончить «вы что себе позволяете» не смогла: голос сорвался, я чуть не расплакалась от обиды. Я знала, что разговор будет тяжелым, но такого не ожидала.
— Теперь Миши здесь нет, сделай правильный выбор и заканчивай набивать себе цену!
Он попытался меня схватить, но я отступила. Директор надвигался, пока не припер к стене.
— Геннадий Александрович! — я ударила по рукам, но он схватил меня за ягодицы, задирая юбку, и так жадно сжал, словно дорвался до райского сада.
Я брыкнулась, от прикосновений кожа вспыхнула, словно они были кислотными. Не успела заорать: по-стариковски жестким ртом он накрыл мои губы. Попытался поцеловать меня силой, и я зажмурилась от отвращения. Противным, скользким от слюны языком, он собирался разжать мне губы. У меня перехватило горло, я мычала на одной ноте, пока не сумела его оттолкнуть.
— Вы что себе позволяете! — возмутилась я, вытирая рот.
Возможно, гендиректор ждал, я сдамся, если пойдет напролом. А мне стало так обидно и мерзко, словно мной вытерли пол.
— Я замужем! — проорала я, чтобы стереть это ощущение. Из глаз хлынули слезы. — Мой муж служил, вам ясно?!
Кричала, наплевав, что меня могут услышать в приемной, и так хотелось, чтобы это было правдой, и мой муж сломал бы ему нос. Геннадий Александрович неприятно прищурился: ему не нравилось, что на него орут.
— Ты уволена, Лена.
Ну и прекрасно! Нужно было еще утром подать заявление. Еще вчера!
Я вылетела из кабинета, и по лестнице, чтобы не ждать лифт, спустилась в отдел. В кабинете собрала сумку, проигнорировала Ксению, которая забросала меня вопросами, и вышла с каменным лицом.
Обиднее всего было за мазню.
И за чувство беспомощности, когда он силой полез целоваться и схватил за зад. За наивность, когда поверила, что с такой работой будет все хорошо. Ну что мужики за сволочи… Вытирая слезы, я спускалась по лестнице, чтобы не столкнуться с ним еще и в лифте — он собирался уходить.
В холле мы появились одновременно.
Я задержалась у ресепшен, когда открылись двери лифта. Здесь я чувствовала себя в безопасности — в холле и на крыльце полно людей. Но от стыда я прятала глаза и злилась. В отличие от него, я ничего плохого не сделала, так почему мне должно быть стыдно?
Делая вид, что не видит меня, Геннадий Александрович стремительно вышел из здания и сбежал по лестнице. Уверенный разворот плеч, идеально стриженный седой затылок — волосок к волоску, портфель в руках.