Старая дева
Шрифт:
Церковная лошадка бежала резво, а сестра оказалась разговорчивой. Звали ее Феврония — «отец Петр мне с утра и говорит, езжай, мол, Феврония, с нашими требами по дворам», была она кем-то вроде казначея, что меня сильно удивило, а в миру — старшей купеческой дочкой. «Как думала, что придется то замуж, то с детьми, то в торговле — аж жить не хотелось, а отец на исповеди и говорит — то, мол, Преблагой тебя на путь служения ему наставляет, так послушала отца и ни разу не пожалела». Да, пожалуй, в этом времени в церкви было лучше всего… Знай себе молись да исполняй послушания, всегда
Из быстрой, сбивчивой, но довольно увлекательной речи сестры Февронии я узнала, что служат здесь одинаково и мужчины, и женщины, и даже женщины-священники есть. Что церковь, похоже, самостоятельная единица, как государство в государстве, и исполняет обязанности своего рода мирового судьи в определенных спорах, в том числе семейных. Чтобы проверить свою догадку, я уточнила, как долго может рассматриваться спор между сестрой и братом, и получила исчерпывающий ответ, что если спор имущественный или по отношению к императору, то есть к государству, то это к судье общественному, а если неимущественный или развод — то в суд церковный. Я не знала пока, зачем мне это, но не сомневалась, что в будущем пригодится.
Для Февронии не было новостью, что я спросила о сроках суда, стало быть, и напряженные отношения мои и брата тоже не являлись тайной…
За веселым трепом сестры мы доехали до места, где река разливалась достаточно широко. Основное русло сворачивало направо, а словно бы во внешнем углу образовалась своеобразная запруда — болото, поросшее камышами, и я спросила, указав на него рукой:
— Что, много людей тут пропадает?
— Преблагой милует, — ужаснулась сестра, приложив при этом правую руку ладонью к левой щеке, а затем — к губам тыльную сторону пальцев. — Слышала я, вас Премудрейший пощадил да мужика вашего. От таких черных мест не спастись.
Все понятно, покивала я.
Мы объехали «черное место», потратив на это почти час. Да, мост просто необходим, думала я, рассматривая омут. Болото, или как его верно назвать. Порывы ветра доносили с него запах тухлятины, и вся поверхность была мертвая, даже камыш не колыхался. Ни лягушек, ни какой другой живности. Может быть, тут какой-то газ, или не стоит искать рационального объяснения? И вроде бы самая топь осталась в стороне, но дорога огибала болото в отдалении, и, думала я, это же неспроста?
Сестра переключилась на происки ведьмы. Отцу Петру доложили, что Моревна оставила «ведьмин знак», и он наведался туда, залив место золотой водой. Мне было безумно интересно, как этот знак выглядит, но монашка была образована — я догадывалась, что я не чета ей, и была убеждена, что сестра Феврония училась и больше, и прилежнее, чем барышня Нелидова. Я опасалась вызывать у нее любопытство.
Шли графские земли — или мои, уточнить мне было не у кого, и обрабатывали их со всем усердием. Людей у графа действительно было много, и я взяла себе на заметку: на чьих землях такая активность и что в таком случае не так с моей землей? У графа нет людей, займется арендованными землями позже или у него была иная причина взять то, что ему не принадлежит?
Сама бы я дошла до графского дома только к вечеру. Дорога заняла часа два с половиной, может, и больше, и я была преисполнена благодарности сестре Февронии. Но я ее недооценила, ее помощь оказалась не бескорыстной, хотя расплачиваться пришлось и не мне: когда я покинула повозку, сестра быстро, короткими громкими криками собрала вокруг себя всю графскую челядь, и пока я не спеша приближалась к крыльцу, навстречу уже неслись люди — кто с тканями, кто с хлебом-солью, иные даже позвякивали монетами.
Как-то я буду добираться назад?
Мужик с лицом истукана с острова Пасхи царственно велел мне обождать, пока его сиятельство меня примет. Секунду я раздумывала и пыталась вспомнить этикет, потом решила, что наглость — второе счастье.
— Можешь идти, — махнула я рукой, на мужика не глядя. Если я своим поведением убила его самооценку — не мои трудности. Мои трудности заключались в другом — куда именно мне идти, где кабинет графа? И где вообще сам граф, на месте ли? — Где его сиятельство?
— В кабинете, барышня, — ответил мужик. А нет, ничего с его самооценкой не стало.
— Так проводи, не стой столбом!
Графский дом выигрывал у моего по всем статьям разом. Чистый, обставленный мебелью, уставленный, я бы сказала, и обилие стульев, диванов, каких-то непонятных тумбочек и низких столиков, зеркал, драпировок и статуэток заставило глаз подергиваться. Наверное, дом был образцом благосостояния; следом я вспомнила, что граф картежник, и подумала — сколько здесь того, что он выиграл, и сколько слез пролито несчастными женами на эти проклятые ковры?
— Ваш сиятельство, — проблеял каменный мужик, просовывая голову в дверь, но я бесцеремонно вырвала у него дверную ручку, распахнула дверь на всю ширь и, улыбаясь, вошла в кабинет.
Граф сидел за столом и считал деньги. Вид у него был помятый, я решила, что ночь у него прошла утомительно, но не зря.
— Доброе утро, граф, — беззаботно сказала я, опускаясь в кресло. Граф махнул рукой на слугу, и я услышала, как закрылась дверь. Меня в кабинете будто и не было.
Лучше всего графа можно было бы описать одним словом: Ноздрев. Словно великий классик списал своего персонажа с этого типа. Рожа у него была совершенно не графская, а скорее жульническая, и я, вспомнив отчего-то манеру писателей и сценаристов давать «красивые имена» положительным до исподней рубахи героям, коротко рассмеялась.
— С чем пожаловали, Елизавета Григорьевна? — осведомился граф, на меня больше не глядя и занимаясь только демонстрацией мне богатства. — Подумали над моим предложением? Я предупреждал, что вы сами ко мне придете.
Интересно, что же ты мне предлагал? Я первый раз видела этого человека, и когда я сюда направлялась, у меня было намерение поговорить с ним о совместном ведении дел. Стоило мне увидеть игрока, подсчитывающего выигрыш, как планы мои изменились категорически.
— Хотите у меня еще что-нибудь купить? — я наклонила голову — ни дать ни взять, милая девочка-феечка, могу желание исполнить, могу заморочить. Но я не обольщалась: этот противник — ровня. — Или продать желаете?