Старая дева
Шрифт:
Не то старый сарай, не то чей-то заброшенный дом. Крыша покосилась, просела, сюда лет десять никто не захаживал. Лука шел прямо по полю, уверенно, наклонясь вперед, и я не утерпела, вылезла из коляски и кинулась следом.
— Да что там, Лука?
— Вон, — почти прошептал он, указывая на строение. — Когда мы туда ехали, дверь заперта была. А сейчас, вона, приоткрыта.
Да, все так, но какая разница? Я нахмурилась, сарай почему-то казался мне подозрительным. Луке тоже, но если я с удовольствием уехала бы отсюда как можно скорее, то староста был полон решимости непременно туда заглянуть. И я шла, рассматривая спину в заштопанной
— А, во-он что, — услышала я довольный голос. Лука распахнул дверь сарая, но внутрь не заходил, стоял на пороге, качая головой, и мне из-за его спины ничего не было видно, кроме черных от времени досок. — Вон, гляньте, барышня, только дальше не проходите, не ровен час, обвалится на вас чего… Я-то думал, что Анне чудится. Ан нет, вон припасы-то где. Права была, стало быть, баба, когда мне все зудела — мало их, мало припасов стало, смотри лучше за людьми-то, староста… И кто же их, интересно, украл?..
Глава двадцатая
Лука клятвенно заверил меня, что виновника найдет быстро. Я в этом тоже не сомневалась — если вор нас не видел, то убежден, что его схрон в безопасности. О том, как могли пропасть продукты и откуда, я старалась не думать: часть испортилась уже основательно, стало быть, украдены они были еще ранней весной из прежнего места хранения.
Продуктов было не то что много — но достаточно, чтобы нам всем прокормиться примерно неделю; часть круп была с мошками, мука почти вся заплесневела. Меня взбесило не количество украденного, а сам факт. Лука был разъярен не меньше, хотя виду не подавал, пытался меня успокоить и все уверял, что злоумышленник долго неизвестным не останется. Этот мало хорошего обещающий блеск в глазах старосты я уже успела научиться распознавать. Обманули не только меня, но и Луку, самым наглым, беспардонным образом; для него реванш был вопросом если не чести, то авторитета, хотя вряд ли крестьяне оперировали подобными терминами. Кроме того, как я подозревала, Анна еще и приголубит его метлой или тряпкой, потому что — сможет ли он от нее утаить, да и станет ли, что она была совершенно права.
Луке я все-таки могла доверять. Многое из того, что я видела, говорило в его пользу: и Око, которое он мог ничтоже сумняшеся продать и свалить вину да хоть на Андрея, и его поддержка в моих начинаниях, и то, что он не стеснялся и не боялся мне возражать. Были ли у него свои интересы? Бесспорно, но он не менее твердо соблюдал в том числе и мои.
Я тряслась в коляске и думала, насколько простирается верность Луки. Ровно настолько, пока мои цели и выгода не перечат его, или такой ушлый приспособленец выкрутит себе на пользу все, что я бы ни сделала? А что будет, если Лука решит меня переиграть?
— А вот как дом-то новый построим, барышня, — словно прочитав мои мысли, отозвался Лука, — так и наши домишки можно бы разобрать. Вона, как у Павла Юрьевича, видали? Вся дворня во флигельке. А у кого хозяйство свое, тому и дома.
Я не обратила внимания на флигель. Возможно, что-то заметила, но не придала значения. Но дворня и впрямь сбежалась быстро, когда Андрей проклинал непутевую сестру.
— Тебе что с того? — немного настороженно спросила я. Из хозяйства, я помнила, одна корова и какая-то хрюшка. И куры, количество которых стремительно уменьшалось.
— А как же, барышня, — довольно причмокнул Лука, — и теплее зимой, и котел общий.
Логично, кивнула я, хотя Лука меня все равно не видел, но ему было основное — что я не против. Да, это действительно экономия, некое подобие крестьянской коммуны, а отопление — наверное, есть возможность как-то развести печные трубы по разным помещениям. В старые времена в моем мире были избы, где жили две-три-четыре семьи и несколько поколений, и не все они ютились в одной комнатке. Для меня эти избы оставались загадочным «пятистенком» из классической литературы.
— Найдешь мне плотника, который такой флигель поставит.
— А срубом, барышня, оно долговечнее будет, — поправил меня Лука.
— Значит, сруб.
Я ни черта в этом не понимаю, и пусть риск, что меня снова попробуют надуть, существует, и немалый, проще принять уже этот проклятый риск. Я не смогу подложить соломки под каждый свой шаг — шаг человека, который ни дня в своей жизни не жил в деревне. Допустимые потери в финансах — знакомо, когда ты планировал собрать полный зал, но аудитория резко предпочла иные траты при, тем не менее, демонстрации полной лояльности очередному исполнительскому бренду.
«Сколько водителю ни плати, а хоть пятьдесят литров солярки украсть ему надо позволить», — говорил старый друг моего отца. Был ли то мифический рефлекс, приобретаемый вместе с навыками управления грузовым транспортным средством, или друг отца шутил, не шутя, но я решила довериться чужим шишкам. Набивать новые я сейчас себе не могу.
Подводы, которые прислал графский приказчик, я застала и деньги за продукты получила из рук в руки. Немного, но каждый грош на счету, Никитка крутился тут же, то и дело бросала на меня выразительные взгляды Анна, и так как у меня появился размен, я вручила Луке десять грошей: купить подарки сынишке плюс пару новых рубах самому Луке и Анне отрез на платье.
После обеда явился Павел Юрьевич. Вероятно, это было его собственное «после обеда», потому что день шел к вечеру, Лука обещал с утра же отправиться договариваться насчет строительства, «а пока, барышня, сами знаете, что мне сделать повинно», и загадочно кивал в сторону, наверное, старого схрона. При появлении сосновского барина Лука выпятил грудь и, получив мои наставления, повел его смотреть на картины.
Я ждала их в зале. Анна, ко мне заметно подобревшая — но было ли это вызвано деньгами на отрез или тем, что я вышвырнула Авдотью? — накрывала на стол. Когда я велела ей поставить прибор для Луки, она чуть не выронила кувшин с молоком.
— Не стой, рот раскрывши, — проворчала я. — Неси живо. Лука — моя правая рука. А кто сидеть с моей правой рукой за одним столом не желает, тот и дел никаких со мной не будет иметь.
Лука не пожелал оставлять меня в Сосновке наедине с Павлом Юрьевичем — значит, были на то причины. И я решила: была не была, всем, кому мои выходки не по нраву, знают, где парадная дверь моего дома.
Но я ошиблась в прогнозах поведения Павла Юрьевича. Да, старому дворянину сидеть за одним столом с мужиком было, мягко говоря, некомфортно, не сказать — оскорбительно, но он старался не подавать виду. Рядом на полу возвышались стопкой десять картин, перевязанные пеньковой веревкой; передо мной лежали семнадцать тысяч ассигнациями; Лука деликатно стряхивал крошки с бороды, а Павел Юрьевич не столько ел, сколько сверлил взглядом Око. Деловой человек и подход у него делового человека, думала я и мысленно умоляла его свалить из моего дома как можно скорее.