Старая дорога
Шрифт:
Он понял, что поднес зажженный фитиль к взрывчатому веществу. Слова сорвались у него неожиданно для него самого. Тот самый маленький бесенок или божок — почем знать, — который непрестанно навлекал на него немилость Антуанетты Сент-Ив, проявил себя снова, и при данных обстоятельствах упорство его доставляло Клифтону какое-то удовлетворение с оттенком торжества. В серых глазах его собеседницы удивление сменилось огоньком, который он видел уже в них раньше.
Она отодвинулась от него. При свете костра глаза ее пылали.
— Есть у вас ножик? — запинаясь, спросила она.
Он
— Как бритва, острое, — сказал. — Будьте осторожны.
Сталь блеснула. Острый край лег на локон, который она отделила левой рукой.
— Стойте! — крикнул вдруг Клифтон. — Не надо! Пусть остается на месте и считается моим. Я буду думать по крайней мере, что кусочек вас принадлежит мне. А Джо и Бима я все равно отдаю вам… Мне легче палец свой отрезать, чем…
Готово! Он услышал скрип ножа. Больно полоснул его по сердцу ее презрительный взгляд, когда она бросила к его ногам нож и локон и, молча повернувшись, скрылась в своей палатке.
Раскрытый нож лежал у его ног. Отблески огня играли на локоне, упавшем на лезвие, которое отделило его. Он поднял их и, услыхав голос возвращавшегося Сент-Ива, положил нож в карман, а локон — в одно из отделений своего бумажника.
Сент-Иву он сказал, что ляжет на песке, и, взяв свой мешок, спустился на берег. Ночь была прохладная, темнее обыкновенного, но все же не настолько темная, чтобы не видно было, куда идти. Белый песок как будто сохранил в себе что-то от дневного освещения. Клифтон нашел между двумя утесами местечко для своего мешка, а сам отправился вдоль берега.
Пройдя с четверть мили, он заметил, что не один: неслышно ступая, брел за ним Бим. Он потрепал его по голове и сказал ему несколько слов. Много миль прошел он, и неуклюжая тень Бима все время не отставала от него. Запоздавшая луна выглянула из-за разорванных туч. Было уже за полночь, когда он вернулся к скалам, подле которых оставил свой мешок. Он разостлал одеяло и сел, прислонившись спиной к одному из валунов.
Теснясь и обгоняя друг друга, быстро мчались тучи пониже луны; на озере и вокруг него было так тихо, что Клифтон подумал: уж не перед бурей ли такое затишье? Что-то предвещавшее ее было в воздухе. И Бим был неспокоен, ерзал тревожно в своем углублении в песке и изредка скулил.
Бим же обратил его внимание на то, что кто-то приближается к ним по берегу озера. Из-за поредевших в одном месте туч выглянула луна и осветила медленно шагавшую У самой воды фигуру с опущенной на грудь головой. Это был брат Альфонсо. Он прошел, заложив руки за спину, и потонул во мраке. И было в нем нечто, говорившее не только о тоске одиночества, так что Клифтон не решился окликнуть его.
Немного погодя согбенная фигура прошла мимо уже в обратном направлении, и снова повернула, пройдя шагов сто. Так ходил монах взад и вперед перед скалами, пока не протоптал тропинку у самого края воды, и каждый раз все ниже как будто опускались его плечи. Напряженную тишину нарушил опять-таки Бим, хрипло залаяв. В первое мгновение монах будто и не слыхал ничего, но затем он повернулся лицом к скалам и увидал сидевшего под
Клифтон поднялся. Снова выбившийся в это время из-за сгущавшихся туч лунный луч осветил изможденное лицо с глазами, поразившими Клифтона, — так они горели даже в полумраке. Но голос монаха, когда он заговорил, звучал совершенно ровно и спокойно.
— Pardon, monsieur, если я помешал вам; ночь тревожная; мне не спится.
— И мне тоже, — отозвался Клифтон, — думается, будет буря. — Они взглянули друг другу в лицо, и монашек улыбнулся, хотя глаза продолжали гореть странным огнем.
— В такую ночь и в такой час человек может проверить собственные силы, — сказал он, положив руку на руку Клифтона, — я этим и занимался. И вы тоже. К чему же вы пришли, друг?
— К тому, что я глупец и человек калибра много меньшего, чем тот, какой приписывал себе. А вы?
— Давайте погуляем.
Они вместе спустились на берег, и немного погодя брат Альфонсо ответил на заданный Клифтоном вопрос.
— А я пришел к тому, что я всего лишь — человек, — шепотом сказанные слова прозвучали трагично.
Клифтон долго не находил слов и молча шагал рядом. Наконец сказал:
— Я завтра расстаюсь с Сент-Ивом, чтобы быстрее двинуться на север. Но я встречусь с Гаспаром Сент-Ивом в Фелисьене в тот день, когда он должен будет сразиться с Аяксом Трапье.
— Да, Сен-Фелисьен… Аякс Трапье… Но вы не рассчитывали ехать так скоро… Что-то заставляет вас торопиться, друг? То, что случилось под вечер на дороге и позже, у костра, вероятно? — голос его пресекся.
— Вы знаете?
— Я застал Антуанетту в слезах, и она рассказала мне. А… у костра… я видел сам. Вы бежите от Антуанетты Сент-Ив!
— Она будет рада этому.
— Слепец! — прошептал монашек как бы самому себе. — Слепец! А я-то как ясно вижу! Она могла бы ударить вас, а она дала вам то, о чем вы просили. Если бы она сделала это для меня, я всю жизнь славословил бы небо.
— Это была плата за Джо и Бима, — объяснил Клифтон, стараясь разглядеть в полумраке выражение лица собеседника.
— И с этим вместе отдала вам свое сердце, — не слушая, продолжал Альфонсо и тронул руку Клифтона холодной, как лед, рукой. — Я знаю Антуанетту Сент-Ив с детства, — тихо сказал он. — Она любит вас.
— Немыслимо! У меня нет на этот счет сомнений. И я даже охотно расстанусь с тем, что получил, если вам угодно взять это себе. — И, поискав в бумажнике, он вложил локон в руку брата Альфонсо.
Далеко на западе зарница прорезала небо, глухо прокатился гром, а вокруг на мгновение все замерло настолько, что даже ропот волн озера казался приглушенным. И в это мгновение Клифтон понял, что он угадал. Он почувствовал, как страстно сжала локон рука его спутника. Клифтон нащупал в темноте его плечо и осторожно положил на него руку.
— Вы тоже любите ее?! — мягко шепнул он.
— Больше жизни, — сказал тот голосом, который шел как будто издалека, оттуда, где нет ни страстей, ни жизни, ни тепла. — Я любил ее, еще ребенка — тогда, когда повредил себе спину в Мистассини, спасая ее. А сейчас люблю ее, женщину.