Старая сказка
Шрифт:
— Бедная девочка, — сказала Анна-Мария-Луиза, герцогиня де Монпансье, откладывая вилку. — Но почему она непременно должна выходить замуж? Ведь она наверняка может принести пользу своей семье и без необходимости сочетаться браком с кем-либо?
— Ты говоришь так, — язвительно высказался герцог Орлеанский, — чтобы скрыть тот факт, что сама ты никому не нужна. Тебе предлагали руку самые богатые женихи во всем христианском мире, но ты так и не сумела найти себе мужа.
Анна-Мария-Луиза залилась краской и поспешно уткнулась в свою тарелку.
— Ее
— Да он же наполовину парализован, — запротестовала Анна-Мария-Луиза. — И слабоумен вдобавок.
— А герцог Савойский — слишком молод, — продолжала королева Анна.
— Он на семнадцать лет моложе меня. И до сих пор позволяет своей матери править вместо него.
Возникла неловкая пауза. Король выпятил подбородок, а на лице королевы-матери отразилось замешательство. Она столько лет оставалась регентшей Франции, что до сих пор не могла отказаться от этой роли. Осушив кубок вина, королева-мать, подкрепившись, возобновила нападение.
— А что ты скажешь об императоре Фердинанде? Выходить за него ты тоже не пожелала.
— Он на двадцать лет старше меня.
— Полагаю, ты сочла это достаточной причиной, чтобы отказать и моему брату, — заявила королева.
— Он же кардинал!
— Фи! Ну и что с того? Его так и не посвятили в духовный сан, ведь он был инфантом Испании. Здесь можно было что-нибудь придумать. — И королева с неудовольствием встряхнула салфетку.
Анна-Мария-Луиза закусила губу, по-прежнему не поднимая взгляда от тарелки.
— Они готовы были жениться на мне только ради денег. А я… я хочу, чтобы кто-нибудь полюбил меня ради меня самой. — Голос у нее дрогнул.
— Ты рассуждаешь, как молочница, — голосом, в котором звучало нескрываемое презрение, заявил король. — Ты — внучка короля Франции. И твой брак — вопрос политический. Это должен быть союз, который принесет нашему трону богатство и влияние.
— Значит, меня можно продать, как корову, тому, кто больше заплатит? — отозвалась Анна-Мария-Луиза, судорожно сжав руки.
— Если я так велю, — был ответ. — Иной пользы от тебя быть не может.
И вновь за столом воцарилось долгое напряженное молчание. Анна-Мария-Луиза едва сдерживала слезы.
— Но ведь Франция наверняка располагает достаточными властью и влиянием? — сказала мать и улыбнулась королю. — Вся Европа только и говорит, что о роскошном дворе «короля-солнце».
На его лице не дрогнул ни один мускул.
— Но такая роскошь стоит денег. И добыть их можно только на брачном рынке.
— Но если Ее Высочество не хочет выходить замуж, — продолжала мать с явным сочувствием в голосе, — то в этом нет насущной необходимости?
— Это — не вопрос выбора. Это — вопрос долга и приличия, — ответил король.
— Кроме того, женщине нужен мужчина, чтобы повелевать ею и защищать ее, — добавила королева Анна. — Мой супруг король скончался почти двадцать лет тому, и я
— Но при этом вы многие годы были регентшей короля, — заметила maman. — Вы сами вырастили двух сыновей, как я воспитываю своих дочерей после смерти моего дорогого супруга.
— В самом деле, — согласилась королева Анна. — Это правда.
Кардинал Мазарини нахмурился, и королева поспешила добавить:
— Хотя у меня был самый лучший советчик и наставник.
Maman горячо продолжала:
— Хотя я очень скучаю о своем муже, я по праву владею титулом и поместьями, и моей обязанностью всегда было управлять ими ко всеобщему процветанию. К тому же у моего супруга хватало собственных забот. Замок Шато де Казенев принадлежит мне, а после меня он перейдет к моей дочери.
Анна-Мария-Луиза смотрела на нее блестящими от любопытства глазами.
— Выходит, мадам, вы полагаете возможным для женщины иметь свой собственный уголок мира и быть его хозяйкой?
— Разумеется, — ответила мать. — Женщины были святыми, воительницами и матерями. Они более чем способны сами позаботиться о себе. — И обе обменялись теплыми понимающими улыбками.
— А известно ли вам, что женщины несовершенны и зачаты в пороке, что они — искажение мужского начала? — с язвительным презрением осведомился кардинал Мазарини. — Святой Клемент говорил правду, когда сказал, что каждая женщина должна чувствовать себя раздавленной стыдом оттого, что она — женщина.
Женщины за столом, как по команде, уткнулись в свои тарелки. Герцог Орлеанский подмигнул своему конфиденту. Я же страшно разозлилась. Почему молчит maman? Почему не скажет ему, как неоднократно говорила нам: «Для чего Господь дал нам разум, если не хотел, чтобы мы воспользовались им?» Я с сомнением посмотрела на нее. Она сидела, выпрямив спину, лицо ее раскраснелось, а между бровей пролегла глубокая складка. Она явно рассердилась, но хранила молчание.
— Нынче вечером я вижу только одну из ваших дочерей, — вдруг заметил король. — А где же та, которая скакала так, словно за нею гнался сам дьявол?
— Не уверена, что понимаю, кого имеет в виду Ваше Величество, — прохладно отозвалась мать.
— Вы говорите о том маленьком создании, которое мы видели сегодня? — спросила Анна-Мария-Луиза. — Это, наверное, какая-нибудь крестьянская девчонка?
— Маленькая девочка с большой собакой. — Король неотрывно смотрел на мать поверх края кубка.
— У нас здесь много маленьких девочек и еще больше охотничьих собак, Ваше Величество, — сухо прозвучал голос матери.
— Высокий серо-голубой пес в черную крапинку, с высоким благородным носом, — не унимался король. — Эта собака принадлежит вашей дочери, не так ли?