Старинная гравюра
Шрифт:
– Великие дела сотворишь ты! Но ужасна будет твоя судьба!
***
Мне - полгода. Я лежу в колыбельке, улыбаюсь всему миру и сучу голыми ножками, а папа распекает служанок, потому что те повесили мне погремушки в виде барашка, а он требует повесить лук, стрелы и меч.
***
Мне – три года, я не просто хорошо хожу, я бегаю по всему дворцу, да так быстро, что мамки-няньки не успевают меня поймать, и я впервые убегаю на конюшню, где меня находит отец, спящего под боком кобылицы, всего в навозе и сене.
Когда папа ругался в тот раз, на земле месяц
***
Мне - пять лет. Папа впервые сажает меня в седло, которое лежит на спине небольшого дракона - Бада. Этот дракон сам боится моего папу, поэтому первый и последующие полёты проходят тихо-мирно.
Только мама нервно смотрит на нас из окна и украдкой вытирает слезу. Один запретил ей баловать меня.
***
Мне – десять. Папа учит меня сражать мечом, копьём, булавой, бить из лука. Мама научила меня читать, писать и считать, и, поссорившись с папой, сама пригласила для меня учителя изящных искусств. Мама считает, что настоящий мужчина кроме владения боевыми искусствами должен уметь танцевать, петь, быть галантным (что за слово такое?
– спрошу у папы) и вежливым.
Я спросил о значении слова папу-Одина. Он тяжело вздохнул, погладил меня по голове и произнёс:
– Сынок… Эти женщины… Нам их не понять…
И послал меня чистить конюшню и лошадей. Я побежал с радостью.
***
Мне – четырнадцать. И я впервые влюбился в девушку, вышитую на гобелене в комнате матери. Я приносил ей цветы, пел ей только что выученные песни, разговаривал с ней. Однажды за этими занятиями меня застукал отец. Он понял всё с одного взгляда и сказал:
– Мальчик вырос.
И тут же, не смотря на слёзы и мольбы мамы, забрал меня с собой на войну, которою вёл в соседних землях с непокорными великанами.
Там я впервые увидел и понял, что такое война. Смерть, грязь, кровь, пот-всё смешалось в многочисленных битвах. Я мгновенно забыл девушку на гобелене. Я пьянел от звуков боевого рога, от ударов мечей друг об друга. От шума битв.
Тогда мы победили. С этой новостью грязный, в помятых доспехах я ворвался в комнату матери. Она встала, пяльцы и нитки выпали из её рук, и она произнесла, как ранее отец:
– Мальчик вырос.
***
Мне восемнадцать. Я знаю историю моей семьи, мы – Хранители Тора. Я умер и воскрес.
Я стою у подножия трона Одина и говорю, глядя в мудрые, всё знающие и понимающие, глаза:
– Здравствуй, Отец всех богов. Я вернулся.
____
*Отрывки из моей песни
========== Часть третья. Возвращение. Листы 21-22. ==========
Память – странная штука.
Что-то ненужное – помним.
Важное – вот ведь мука,
Словно залито бетоном.
Боль и обиды - рядом,
Словно вчера случились.
Радость и счастье разом
Стерлись, исчезли, забылись.
Лица
Перед глазами живы.
Лики друзей в оправе
Туманной, недостижимы.
Память играет с нами,
Мучает, бьёт наотмашь.
Вдруг накатив волнами,
Дразнит, крича о прошлом. *
Лист двадцать первый
POV ВладимИр
Это летнее утро выдалось свежим и тёплым. Ещё не было изнуряющей жары, которая заставляет все живые существа искать спасения в прохладе лесов, рек, озёр и прудов.
Я сидел на крыльце своего дома и точил косу. Трава опять опережала меня по скорости роста, и старый сад выглядел заброшенным и неприбранным. Сегодня, в это прохладное утро, я решил привести его в порядок, и начать следовало именно с этой непослушной травы.
Я по-прежнему жил уже шесть лет один в моём доме, тишина и покой которого лечили и физические, и душевные раны. Я вдруг вспомнил, что именно сегодня та трагическая дата, когда меня, обожженного, избитого и без сознания нашёл мой сосед по участку на повороте в нашу деревню.
Я лежал на обочине, в кустах, машины рядом не было, документов тоже. И что самое ужасное, пропал мой Ферн.
Когда меня привезли в больницу и сообщили о случившимся родителям, они тут же приехали. И ХОТЯ ВРАЧИ ПРИВЕЛИ МЕНЯ В ЧУВСТВО, Я НИЧЕГО НЕ ПОМНИЛ И НИКОГО НЕ УЗНАВАЛ.
Я лежал в персональной палате; рядом с моей кроватью, на стуле, сидела какая-то женщина, держала меня за руку и плакала. Немолодой мужчина стоял в ногах кровати и всё повторял: - Ничего, сынок, прорвёмся!
Так я пролежал в больнице месяц. Благодаря заботе матери и постоянной моральной поддержке отца я потихоньку стал вспоминать - кто я, кто эти люди, где я, но я абсолютно не помнил, что со мной произошло.
Мама рассказала, что после моего телефонного звонка, когда я предупредил её о внезапном отъезде, прошло две недели. Я не звонил, не писал, а потом меня нашли в таком плачевном состоянии.
Врачи уверяли родителей, что мне надо поехать в санаторий, чтобы окончательно долечиться и успокоиться, и тогда со временем память может вернуться ко мне.
Но я категорически отказался ехать куда бы-то ни было, кроме моего дома. Мне казалось важным вернуться именно туда. Что – то звало меня и обещало, что именно там я найду ответы на все вопросы.
Мама и папа сначала жили со мной в деревне. Я быстро поправлялся, совершал длинные пешие прогулки и пробежки по ближайшему лесу. Купался в соседнем озере. Занимался домом. Когда родители поняли, что физически я восстановился, они переехали в город, чтобы не надоедать мне своей чрезмерной опекой.