Старинные Чешские Сказания
Шрифт:
Через щебень и булыжник вела штольня, и нигде не сверкнула даже крупица золота, нигде не засветилась золотая жила. Много денег потратил на этот рудник Ротлев. Не осталось у него ни гроша, и начал он делать долги, лишь бы работа не стояла. Знакомые и друзья предупреждали его, отговаривали – пусть, мол, лучше все бросит, все равно золота не найдет, а лишится последнего имущества. Но Ротлев был убежден, что золото он в конце концов обнаружит. Он упорно не обращал внимания на советы друзей и постепенно продавал свое имущество, покрывая расходы на работы в руднике. Так он лишился всего, и ему уже нечем стало платить рудокопам. Уныние и отчаяние овладело Ротлевым. Не потому, что пропало все его имущество,
Все глядели на него с усмешкой, и никто ему больше не верил. Лишь жена не сомневалась в его словах и от души жалела своего мужа. Но помочь ему ничем не могла. Все свои драгоценности и украшения она уже отдала ему. Лишь дорогую золототканную вуаль сохранила она из всего богатства, как воспоминание о молодых годах. Эта вуаль была особенно дорога ей потому, что она получила ее в подарок от мужа, когда была еще его невестой. Но и с вуалью решила она расстаться. Взял ее Ротлев и поспешил с ней к купцу, а оттуда с вырученными деньгами побежал на Иловую гору, чтобы распорядиться продолжать работу.
И лишь только принялись они за дело, в первый же день напали на жилу чистого золота. Была она такая мощная и богатая, что в короткое время возместил Ротлев все свои расходы. И продолжал он разрабатывать рудник до тех пор, пока не добыл много золота.
Рудник, что принес ему счастье, он назвал в благодарность «Вуалью». В Праге, в Старом городе, против церкви святого Гавли, выстроил Ротлев богатый дом, один из самых больших и красивых во всем городе. Трое ворот вело во двор, внизу был портик, наверху – башенка с красивыми пристройками по бокам. Пожил Ротлев в его богато убранных комнатах и палатах, а затем весь свой обширный особняк продал королю Вацлаву, а король подарил его Карлову университету. Из сокровищ золотого рудника возник тот великолепный дом, а затем сам стал сокровищницей, из которого черпали знания многие поколения чешских и иностранных студентов.
Осенью 1378 года тихо и печально было в славном замке Карлштейне. Подъемные мосты не опускались; не приезжал, как бывало в это время, король со своей свитой на шумную охоту. Королевские покои стояли запертыми, и в ранних сумерках не пылали окна его дворца румяными отблесками заката. Тихо было в замке, и осенний, холодный ветер доносил лишь окрики бдительной стражи с четырех сторожевых вышек, окружающих высокую башню, с пятой вышки – перед замковым колодцем и шестой – что у королевского дворца.
– Прочь от замка, прочь! – раздавалось с вышек через каждый час, и эти возгласы звучали протяжно и печально в неприветливой тьме холодной, ненастной ночи.
Не становилось веселее и на рассвете, когда первые солнечные лучи освещали багряную и золотую листву окрестных лесов.
Звук охотничьих рогов не разносился в их тишине, не лаяли собаки, крики охотников не оглашали долины и склоны холмов, покрытые яркой осенней листвой. Покинутым казался старый дуб, что стоит в лесу на пути из Карлштейна в пещеру святого Яна под скалой. Не приходил добрый король Карл посидеть под его развесистой кроной, на выступающих мшистых корнях, как сиживал он бывало каждый год.
Проходили мимо поселяне и печально оглядывались на дуб, на «королевское кресло», где часто видели они отдыхающего короля. Было пусто оно, а «королевский родник», у которого король всегда останавливался, чтобы напиться, засыпали желтые и красные листья кленов и буков.
Печаль нависла над лесами и над замком Карлштейном.
Король занемог. Лежал он в горячке, и говорили, что не встать ему уже больше. Он сам знал об этом и готовился
И вдруг ударил колокол на башне собора святого Вита, один, два, три раза, и тотчас после трех гулких ударов понесся жалобный, заупокойный звон.
Ужаснулись все стоявшие вокруг ложа, а по лицу короля разлилось блаженство и умиротворение.
– Вы слышите? – произнес он тихим голосом. – Бог меня призывает. Да пребудет он с вами вовеки!
Испуганный звонарь Святовитского храма поспешил к башне. Была она заперта, ключи были при нем, а похоронный колокол звонил все громче и громче! Торопливо открыл звонарь дверь, взбежал вверх по лестнице и остолбенел от удивления. Похоронный колокол звонил сам собой, а с ним вместе и все остальные большие колокола. Языки их раскачивались, колокола гудели. Так было на Святовитской башне и на всех башнях вокруг. Похоронный звон колоколов широко разливался над всей удрученной горем Прагой.
СТАРОГРАДСКИЙ ОРЛОЙ
СТАРОГРАДСКИЙ ОРЛОЙ [32]
Не съезд земанов и представителей городов собрался в Староградской ратуше, не народное собрание было там созвано, не важный суд заседал там, а все же валом валил народ к ратуше с раннего утра и до позднего вечера. А кто сюда приходил, тому и уходить не хотелось. Люди стояли тут часами, и не привольно и свободно, а в страшной давке и тесноте.
32
Староградский орлой — так назывались старинные астрономические башенное часы в Старом городе.
Все старались протолкаться поближе к башне ратуши, на которой красовалось диво дивное – новый орлой, о котором шло столько толков повсюду. По всей Праге – в королевском дворце, в панских палатах и крестьянских хижинах, в корчмах и на улице, – всюду говорили, что тот новый староградский орлой не похож на все башенные часы, но такой удивительный и чудесный, что, верно, другого такого нет в целом свете.
Богатые горожане, ремесленники, старухи и молодые женщины, студенты в плащах – все теснились перед ратушей, поднимались на цыпочки, вытягивали шею и пялили глаза на большой циферблат с двадцатью четырьмя делениями, расчерченный золотыми кругами, линиями, числами и дивными знаками, на круг под ним с обозначениями двенадцати небесных созвездий, на изваяния и резную листву барельефов, а больше всего на фигуры смерти, удивительного турка и скряги с мешком денег. Вокруг ратуши не умолкал многоголосый шум и гул; казалось, что здесь бежит бурный поток.
Но как только наверху, на новых башенных часах, раздавался звон колокола, толпа тотчас затихала. Лишь иногда слышался чей-нибудь возглас или поднималась рука, указывая на фигуру смерти, ударяющей в колокол. И вдруг, ко всеобщему изумлению, открывались два оконца над башенными часами, и из одного из них выходили апостолы. Шли они все двенадцать друг за другом, с запада на восток, и каждый оборачивался к площади; а позади всех шествовал сам Христос, благословляя толпу. Люди снимали шапки и крестились. Некоторые боязливо указывали на смерть, скалившую зубы, на вертящегося на месте скрягу.