Старинные Чешские Сказания

Ирасек Алоис

И с тех пор, когда бы ни спускал он холщовую сумку из окна темницы, каждый раз наполняли ее деньгами и приношениями те, кто слушал внизу его игру; люди заботились о том, чтобы не терпел он голода и нужды. Не одна сердобольная горожанка, не один добрый крестьянин старались облегчить его участь; получал он еду, кувшины с питьем. Послали ему даже подушку и ночную одежду. Каждый день в полдень и под вечер услаждал он за то своей игрой толпу, собиравшуюся у башни. Все слушали с затаенным дыханием, а когда расходились, говорили в один голос, что никто во всей Праге не играет так, как молодой земан. Неволя, нужда научили Далибора тому искусству. Днем играл он для людей, а ночью – для себя.

Когда затихал и погружался в тьму королевский

замок и лишь его сказочный серосиний силуэт вырисовывался на фоне ночного неба, когда в озаренном лунным сиянием Оленьем рву переставали шептаться с ветром кусты и деревья, из темной круглой башни раздавались чудесные звуки Далиборовой скрипки. Слышались в них слезы, тоска по воле и гнев. Но не свободу, а лишь облегчение приносили они Далибору. Господь бог был высоко, король далеко, а паны не знали жалости.

Долгое время держали земана из Козоед в заточении, и наконец в верховном суде признали его виновным и вынесли такое решение: за то, что имение, силой отобранное крестьянами у плосковского пана, Далибор взял себе, в этом имении пребывал и этим незаконным и недостойным поступком нарушил право и порядок, быть ему обезглавленным.

Так и объявили ему и не стали слушать его оправданий, что не он первый начал, не он явным бесправием народ возмутил, не он, Далибор, всему виной – он лишь за народ заступался. Это заступничество как раз и посчитали виной и грехом. Приговор оставили в силе, а день и час казни ото всех утаили.

В ночь перед казнью раздались в последний раз звуки скрипки молодого земана. Неслись они из глубины темницы, дрожа и звеня в ночной тиши, – последняя отрада, последний луч света в печальной тьме, – и замирали над Оленьим рвом, залитым лунным светом.

Наутро пражане опять пришли к башне, но не увидели холщовой сумы на оконной решетке темницы. Башня была тиха и безмолвна. Когда же спросили они, что сталось с Далибором, не болен ли он, объявил тюремщик, что окончились страдания молодого земана. Казнили его на рассвете у стены замка.

– Перед тем как увели его из темницы, – рассказывал страж, – снял Далибор со стены скрипку и долго глядел на нее, как бы прощаясь. Бесстрашно пошел он на место казни. Там стал Далибор на колени и положил на плаху свою кудрявую голову. Верьте мне, что кончил он жизнь свою мужественно.

У многих слушавших тот рассказ оросились слезами глаза. Печально возвращались в город пражане и не раз оглядывались на безмолвную «Далиборку».

Так и поныне зовется башня у задних ворот замка. И в имени том живет память о славном скрипаче – несчастном земане Далиборе.

О ЯНЕ ЖИЖКЕ

Обратим взоры свои на юг Чешской земли. Вот виднеется в той стороне, неподалеку от малой деревушки, тихий, уединенный уголок – Троцновская усадьба. Вокруг – луга, поля да дубовые и хвойные леса и перелески, за которыми вдали, на западе, синеют вершины Крумловских гор.

Остановись и взгляни на спрятавшуюся в тени деревьев земанскую усадьбу с кровлями, поросшими мхом. Тут провел свое детство знаменитый герой и полководец чешского народа Ян Жижка. Тут место его рождения.

Поодаль, за усадьбой и прудом, около поля, на опушке леса, стоял когда-то на косогоре могучий дуб, под которым увидел он свет. Летом, во время жатвы, пошла раз троцновская хозяйка присмотреть за жнецами, Тут и родился у нее сын, который стал затем силен, как дуб, волей и духом.

Рос и мужал он в Троцновской усадьбе, в уединенных ее окрестностях. В юношеские годы отдали его, говорят, в школу в Прахатицы – в то время чешский город, – в ту самую школу, куда ходил также крестьянский сын Ян из Гусинца [38] .

38

Ян Гус; см. вступительную статью.

Каждый день проходил тот маленький Ян вдоль реки Бланицы и часто, утомившись, отдыхал на ее берегу, сидя на большом камне, который тут виден и поныне.

Когда Ян, прозванный Жижкой, стал зрелым мужчиной, получил он в наследство после своего отца Троцновскую усадьбу. Но недолго прожил тут Жижка спокойно. Вступил он в спор с Генрихом из Розенберга, всесильным магнатом и властителем южных земель Чехии, который и самому королю противился силой оружия. Тот Розенберг грубо попирал права своих мелкопоместных соседей, и случилось так, что троцновский земан, ревниво оберегавший свою честь и независимость, схватился за меч и стал непримиримым врагом Розенберга и будейовицких немцев, с которыми тоже завел спор.

Борьба была неравная. Небогатый земан был не в силах одолеть всевластного магната и королевский город. Он боролся как мог, а когда враги спалили его усадьбу и разграбили все его имущество, скрылся в лесу и оттуда продолжал неравную борьбу до тех пор, пока друзья не заступились за него и не замолвили словечко перед самим королем.

По милости короля Вацлава IV, попал Ян в 1409 году в Прагу, где был оставлен при дворе. Он стал камердинером королевы Софии. Вскоре, однако, пришлось ему из Праги отправиться в Польшу, где в рядах польского войска воевал он против ордена немецких рыцарей. Пятнадцатого июля 1410 года Ян Жижка вместе со многими чехами и моравами – воинами польского войска – участвовал в сражениях у Танненберга [39] , где были наголову разбиты немецкие рыцари. Геройски сражался Жижка у Танненберга и в этой битве, говорят, потерял один глаз.

39

Имеется в виду Грюнвальдское сражение, происходившее между селениями Грюнвальд и Танненберг.

Пробыв долгое время в Польском королевстве, возвратился Жижка на родину, в Прагу, ко двору короля. Как придворный королевы Софии он часто сопровождал ее в Вифлеемскую часовню, на, проповеди знаменитого магистра Яна Гуса. Полюбились этот проповедник и его учение троцновскому земану. Будучи строг в своих правилах и убеждениях, Жижка соглашался вполне с Яном Гусом, когда тот обличал распущенность и безнравственность тогдашнего светского и духовного общества.

Потому-то и опечалила глубоко Жижку несчастная судьба благочестивого магистра, когда узнал он, что бросили Гуса в тюрьму в Констанце, что сковали ему там руки и ноги и наконец, к стыду и позору всего чешского народа, сожгли на костре. Но не только печаль владела сердцем Жижки – гнев и злоба вспыхнули в нем против всех недругов Гуса, и чужеземных и чехов. А против последних особенно. Все чаще размышлял Жижка о горестной смерти магистра Яна и друга его Иеронима Пражского. Нередко, погруженный в грустные думы, подолгу прохаживался он по двору королевского замка.

Однажды застал его там король Вацлав. Заметив его задумчивость, спросил король, о чем он грустит.

И ответил Жижка:

– Милостивый король, тяжко мне, всем сердцем тяжко, что наши родные чехи и верные наставники так жестоко и несправедливо были сожжены, несмотря на охранную грамоту императора. Можно ли тут быть веселым!

На что король ответствовал ему:

– Милый Ян, не можем ли мы загладить эту несправедливость? Если ты знаешь к тому путь, действуй. Я желаю тебе успеха.

Поймал, говорят, Жижка короля на слове и начал действовать.