О том, каковы реальные доходы мужа, на которые им предстояло жить далее, и какую сумму нужно раздобыть, чтобы вылезти из долгов, Ленке Яблонцаи узнает в то время, когда Советы рабочих и солдатских депутатов в России начинают борьбу за скорейшее завершение войны, когда венгерские рабочие выходят на улицу, требуя всеобщего избирательного права, а Агоштон Барток записывает в дневнике: «Зять мой, Эмиль Вильхельмс, назначен инспектором Австро-Венгерского банка, дочь Маргит шесть недель была в Паличе, но с таким неблагоприятным результатом, что седьмого августа вернулась домой совершенно обессиленная и с первого же дня находилась под наблюдением врачей». Матушка откладывает наброски сказок, собирает полученные несколько дней тому назад новые ноты и граммофонные пластинки — только что появившиеся шлягеры из «Сильвы» и «Барышни Жужи», — которые присланы были по заказу Элека Сабо из музыкальной лавки, отсылает владельцу с просьбой принять их назад — «Муж воздерживается от покупки» — и принимается наводить порядок в том хаосе, который обрушила на ее голову любовь Элека Сабо. Она нервничает, год стоит ужасный (после необычайно студеной зимы, когда вымерзли тысячи плодовых деревьев и виноградных лоз, когда в Альфёльде температура не раз опускалась до минус тридцати,
на Венгрию обрушивается такая засуха, что в Делиблате яйца можно печь, зарыв в песок, ртутный столбик на солнце поднимается до шестидесяти, пропашные культуры выгорают, не созрев, нет никакой надежды и на грубые корма), матушке пора бы, собственно говоря, избегать волнений, но она не может этого себе позволить: она хочет, чтобы ее ребенок появился на свет в абсолютно ясной ситуации. Ленке Яблонцаи принимается за рационализацию своего хозяйства; к счастью, в этом ей помогает Пирошка. Пирошка, которая стала еще более обычного чуткой и отзывчивой, с тех пор как ее провожает Йожеф Юхас, забрала у сестры Анну, в детском саду нужна няня, так что старая служанка не обременяет более семейный бюджет; Элеку Сабо по работе подчинен магистратский слуга, если его умело использовать, он в какой-то мере заменит Анну. Ленке Яблонцаи вынимает свои драгоценности, полученные в бытность невестой и мужней женой, цена их за годы войны так поднялась, что если продать их все, вместе с частью огромного количества серебряной посуды, доставшейся ей от купецкой дочери, то, пожалуй, осень они встретят чистыми, без долгов. Продать драгоценности она поручает Анталу Тичи, который с готовностью берется ей помочь; одну брошь и медальон матушка все же решает отложить: теперь она уже поняла, что с ее нищим Гарун аль-Рашидом следует быть готовой ко всяким неожиданностям. От Бартоков она идет к Майтени; Мелинда с раздражением встречает заявление, что с этих пор им придется по возможности участвовать в расходах на питание и одежду для Белушки; Бела Майтени же находит это естественным и напоминает, что он ведь и раньше предлагал свою помощь, кто же виноват, что Элек Сабо столь решительно отверг ее. Взбешенная Мелинда тоже ссылается на Элека Сабо, который, не в пример Ленке, совсем не такой мелочный; племянница не попадается на этот крючок, она терпеливо ждет, пока Мелинда выместит на ней свою злобу, как когда-то в детстве. Пусть себе ругается, какое это имеет значение — лишь бы давала для Белушки немного муки, жира, картошки, растительного масла, чтобы не остаться без всякого обеспечения, если что; а тем, что предназначено для мальчика, можно будет и двоих детей накормить. Они наконец договариваются, матушка медленно идет домой; проходя по улице Кишмештер, которую за это время переименовали в улицу Бетлена, она касается ладонью ручки ворот: в доме теперь живут чужие. Она идет по выложенной красным кирпичом дороге, где когда-то гарцевал на коне Сениор; Имре-Богохульник катил на легкой пролетке, приезжая из Кёшейсега; где ехал экипаж, из которого Юниор помог выйти Эмме Гачари и маленькой Ленке в том далеком, неправдоподобном, может быть, совсем и не существовавшем времени. «Нужно быть осмотрительной, — думает Ленке Яблонцаи, шагая по направлению к Большой церкви. — Теперь никак нельзя быть доверчивой. Этот кудесник помнит, сколько километров от земли до солнца, знает наизусть стихи Бодлера, может нарисовать Белушке, где течет река Лис, [187] но он живет только сегодняшним днем, ему и в голову не приходит, что бывает завтра, послезавтра». Навстречу попадается секретарь дирекции музыкальной школы, здоровается, спрашивает, можно ли после счастливого события вновь рассчитывать на ее выступления; Ленке не потому дает уклончивый ответ, что ей не хочется на сцену: просто она догадывается, что теперь у нее вряд ли найдется время для упражнений. Муж Беллы успешно выполняет поручение, и Элек Сабо возвращает долги. (Он не обо всех сообщил Ленке, но это выяснится гораздо позже.) В то время как в Петрограде почти каждый день проходят массовые демонстрации против войны, а Керенский призывает армию и флот развивать наступление и хочет «кровью и железом выковать единство России», Ленке Яблонцаи вводит в своем хозяйстве жесткую экономию. Теперь она реже выходит из дому: не только из-за беременности — ее связывают дела; нет Анны, которой можно было доверить и дом, и малыша, магистратский слуга — славный малый, но совсем молодой, ему еще и двадцати нет, готовить он не умеет, Ленке Яблонцаи сама варит обед, и Белла уже не зовет ее к себе на самовар. Маргит столь плоха, что члены семьи не могут скрывать этого друг перед другом, недолгое счастье Беллы сменяется тревожным отчаянием. Время тоже беспокойное, жить все труднее, Белушка вырастает из ботинок, новые же оказываются совершенно негодными, подошва у них сразу размокает, если на улице сыро, а еще на одну пару нет денег. После пяти сражений, проведенных объединенными англо-французскими силами под Аррасом и в Шампани, на Эне, Фландрия превращается в сплошное море крови и огня; потери англичан исчисляются полумиллионом солдат, уничтожены все крепости, фермы, хутора, железные дороги, колодцы. На бойне у Изонцо противники сошлись уже в одиннадцатой бессмысленной схватке; дебреценцы, которые с таким восторгом встречали каждое известие о победе и в начале войны рядом с венгерским флагом вывешивали знамена союзников: немцев, болгар, турок, — давно перестали втыкать маленькие флажки в карту боевых действий, перестали ждать вывешиваемые возле редакций газет сообщения с театров военных действий. Местные власти захлебываются в наплыве фронтовых вдов и сирот, взывающих о помощи, в стране почти нет семьи, которая не ждала бы кого-нибудь с фронта, из плена; из былых завзятых танцоров многие обходят стороной угол возле казино: у одного нет руки, у другого ноги; четвертый сын Миклошши тоже погиб при Добердо, от Лайошки Варади-Сабо давно не приходят письма из лагеря военнопленных — может, его уже и в живых-то нет. Освобожденных от воинской службы вызывают на переосвидетельствование, большую часть признают годными и забирают в армию, тех же, кому удалось остаться дома, в безопасности — если только не видно за версту, что человек болен, — на улице провожают нелестными замечаниями; Элек Сабо предупреждает друзей: члены военной полиции не всегда ходят в форме, так что не мешает следить за своим языком. В усталом, мрачном, измученном Дебрецене Ленке Яблонцаи ждет второго ребенка; впрочем, в Пеште настроение еще хуже, голодающим некуда обратиться за помощью; после ухода в отставку Иштвана Тисы ни Эстерхази, ни Векерле [188] не могут справиться с ситуацией, чреватой не столь уж далекой катастрофой. Нищета все ширится, число самоубийств растет, продолжается и «неограниченная подводная война»; те, чей корабль подвергся нападению, могут выбирать между смертью в огне и смертью в воде. Ленке Яблонцаи, как когда-то Мария Риккль, записывает приходы и расходы в клетчатую тетрадку, взятую у Белушки; приход бывает лишь по первым числам, а расходы — каждый день, хорошо еще, что дрова куплены были в прошлом году, дров столько, что хватает даже на зиму тысяча девятьсот семнадцатого. Подарки продолжают поступать — они лишь становятся иными: отец собирает марки, и Белушка получает один из его альбомов; Элек Сабо мастерит для него игрушки, которыми сам играл когда-то в детстве в Кёрёштарче, на полу детской комнаты, на зеленом ковре, пасется целое коровье стадо — коров Элек Сабо сделал из пустых кукурузных початков. Для жены из какого-то старинного кодекса в большой библиотеке Коллегии он срисовывает ренессансные узоры и потихоньку подсовывает львов и грифов с целомудренно опущенными глазами в корзинку для рукоделия: пускай вышивает, она ведь любит вышивать. «Вы думаете, у меня есть время на это», — смеется Ленке Яблонцаи, у которой теперь ни на что не хватает времени, хотя и Пирошка все больше помогает ей по мере приближения родов. Покупать продукты на черном рынке уже нет возможности, но семья не бедствует, сестры Элека шлют, что только могут; поступают неохотные даяния и от Мелинды. Собственно говоря, все как будто хорошо, но на сердце у Ленке Яблонцаи беспокойно: жизнь ее, которая поначалу, казалось, вступила в столь надежное русло, пошатнулась в тот самый момент, когда открылась истина относительно материальной стороны первого, такого удивительного года их супружества, — пошатнулась и до сих пор не обрела равновесия. Где-то в ее генах, насторожившись, ждет беды недоверчивая купецкая дочь, и ждет не напрасно: первого сентября Элек Сабо приносит домой лишь часть жалованья и не признается, куда делись остальные деньги. Он чуть не стонет от жалости, глядя, как жена смотрит на ничтожную сумму, и с трудом выдавливает: в тот день, когда он занимался своими обычными делами, на него обрушилось такое море чужого голода и отчаяния, что он не выдержал и отдал деньги чужим детям и вдовам. «Чужим? — смотрит на него во все глаза Ленке Яблонцаи. — Вы раздаете деньги детям и матерям, которых видите впервые, тогда как через четыре недели появится ваш собственный ребенок?» Больше она не говорит ни слова, убирает полученные деньги в свою железную коробку, достает Белушкины чулки и садится штопать.
187
Река в Бельгии.
188
Эстерхази, Мориц — премьер-министр Венгрии (1917); Векерле, Шандор — премьер-министр Венгрии (1917–1918).
Элек Сабо уходит из дому; вечер наступает недобрый, угрюмый, давящий; даже Белушка чувствует: что-то не так. Они не ужинают: хозяина нет дома; потом он все же приходит, и матушке ужас леденит сердце: под мышкой у него большой сверток. Неужели снова подарок, неужели он уходил, чтобы одолжить денег, и теперь будет пытаться умилостивить ее бог знает чем, купленным на чужие деньги. Она действительно рассержена, но не на кого накидываться с упреками: отец скрывается в ванной комнате вместе со свертком и долго не выходит оттуда, а когда наконец выходит, Белушка взвизгивает — зрелище поистине неотразимое, малыш не понимает, что это такое, но чувствует: это нечто необычное; Ленке Яблонцаи с хохотом валится на стол с медными оковками. Она-то знает, что это такое: Элек Сабо пританцовывает перед ними, принимая самые изысканные позы, одетый в небесно-голубой костюм герцога Боба, на боку у него мандолина, лосины велики и висят морщинами: он и ниже, и тоньше примадонны. Ленке Яблонцаи хохочет до слез на глазах, и ей не доставляет боли мысль, которая в эту минуту освещает ей мозг: этот человек никогда не станет бургомистром, не станет абсолютно никем, ибо у последней кошки больше честолюбия, чем у него; этот если чего-то хочет, то, может быть, лишь отросток нового цветка или тюбик гуммиарабика. Они смеются все вместе, Белушка пляшет вокруг Элека Сабо, конец обвинениям, упрекам, бог с ними, с деньгами, пусть пользуются ими вдовы и сироты, все равно, как-нибудь проживем.
Смех смолкает лишь к ночи; Ленке становится серьезной: ей вспоминается ребенок, которого она ждет. Как же он вырастет, тревожится она, ребенок кудесника, нищего, безответственного, милого кудесника? И затем она лишь смотрит перед собой в темноту; в квартире на улице Домб зимой и летом окна чуть-чуть приоткрыты, в них льется со стороны леса прохладная, полная осенними ароматами ночь. «Разучусь играть на рояле, — думает она без особой грусти, — и из литературных планов, видно, ничего не выйдет. Белушке поможет Мелинда: она всегда будет видеть в нем Белу. Но кто поможет этому, новому ребенку? Только я. Детство у него, очевидно, будет таким, какого не дано ни одному ребенку в мире, и вырастет он среди фантастических существ, среди невиданных кулис, никогда не зная точно, где действительность и где выдумка. Но хлеб и ему нужен, и все, что есть во мне хорошего, уйдет на добывание этого хлеба».
«Против судьбы не пойдешь», — говорит про себя, уже в третий раз, Ленке Яблонцаи, и две музы, муза литературы и муза музыки, покидают ее, растворяются в темноте ночи. Она прислушивается к себе: больно ли ей? Нет, не очень. И смеется над собой, вспомнив, какое лицо было у Белы Майтени, когда она сняла с сетки чемодан, и вспомнив, каким пенистым, грозным, мятущимся было море во время шторма и какой пенистой, грозной, мятущейся была ее жизнь с тех пор, как она живет на свете. «Собственно говоря, я ведь не люблю штиль, — думает Ленке Яблонцаи. — Может, потому так редко и доводилось мне его видеть. Я люблю шторм, холод, снег, туман».
5 октября 1917 года появляется на свет дочь Ленке Яблонцаи и Элека Сабо; ребенку всего полчаса, когда на имя барышни Марии Магдольны Сабо приносят букет из пятидесяти красных роз с визитной карточкой отца. «Кудесник, — думает Ленке Яблонцаи. — Нищий халиф. Поклялся, что не прикоснется к оставленным дома деньгам, но наверняка не сдержал слова — или снова одолжил у кого-нибудь». И Ленке Яблонцаи прикидывает, сколько может стоить ее концертный рояль и найдется ли в этом бескрайнем убожестве человек, которого заинтересовал бы такой дорогой инструмент. Кто знает, что она обнаружит, вернувшись на улицу Домб? Когда им окончательно нечего будет есть, она продаст два оставшиеся у нее украшения и рояль.