Старомодная история
Шрифт:
Люблю, когда обо мне беспокоятся.
Терпеть не могу, если должен выполнять функцию с. д., то есть сердечного друга. Не хочу быть другом, и тем более болтливой торговкой. Умею любить сильно, но лишь если и меня любят. Большая измена, большое кокетство или жестокость в мгновение ока вызывают во мне полное разочарование, равно как и в том случае, если догадаюсь, что нужен был лишь как партнер в игре или как лекарство от скуки.
Замечаю все, я — словно сейсмограф, обладаю чудесным даром понимать, что думают другие. Говорят, плоха та любовь, которая исчезает за секунду. Не согласен. Может быть, из миллиона есть один такой человек, но этот один — я. Не верю в такую любовь или привязанность, которая бы вздыхала и сохла о недостижимом. Если меня не берут в телегу, отойду в сторону. А ведь я — идеалист, и все же я таков. Я — это я.
Люблю ее ум, люблю ее непосредственность. Она так умна, когда претендует на то, чтобы я любил ее не за
Мне не нравится, что она беспокоится за своего Й. из-за войны. Тем более не нравится, что в его присутствии у нее вырываются такие заявления: «Мне ничего не нужно, лишь бы вас не забрали, Й.!» Не думает она, что Й. может это понять по-другому — как оно и есть на самом деле? К тому же и мне это доставляет боль. За меня она не беспокоилась бы так сильно, как за Й., которого уже и оплакала авансом. Именно тогда, когда мы впервые встретились после Соваты. И сама же удивлялась, что у меня дурное настроение. Завистливая я скотина, и ревнивая, но уж таков я и таким останусь. Она просила говорить ей, если она делает что-то не так. Вот тебе. Обожаю ее портрет в черном — и ненавижу. Обожаю, потому что обожаю, а ненавижу, потому что в ней чувствуется какое-то огромное счастье. Когда думаю об этом, мне хочется растерзать ее. Я завистлив, я ревную к прошлому. Я себялюбец, и этого не изменишь. Господи, каким чудовищем я был бы как муж! Бедная женщина.
«Граф Люксембург»
до-до-си-ля-соль-соль-ля-си-си-ре
билет турецкой лотереи 1028870
Как, сестренка, поживаешь, а жива ль твоя сестра?
Славно знает ремесло хлебный город Собосло
Ich falle auf dem Feld f(r Deutschlands Ehre. Begrabt mich nicht in der F(rstengruft, sondern gemeinsam mit meinem tapferen Soldaten. Prinz Eugen von Sachsen-Meiningen, 20. August 1914. [181]
IX. ул. Дрегей 7.1.22. Адрес вдовы Кальмана Яблонцаи.
181
Я погибаю на поле боя за честь Германии. Похороните меня не в княжеском склепе, а вместе с моими бравыми солдатами. Принц Евгений Саксен-Майнингенский. 20 августа 1914 г. (нем.).
Южная ж/дорога I. ул. Месарош 19, 10 час.
О Шандоре Кёрёши-Чоме [182] замечено, что он ни на кого никогда не сердился, никому не завидовал, и на него никто не сердился и никто ему не завидовал.
Джордано Бруно
Милый, радуга так далеко, до нее долететь нелегко, в небеса, куда сердце стремится, долетает лишь вольная птица.
Золотой скарабей
Ул. Берчени 27. Капрал Санто.
Анатоль Франс Сильвестр Боннар
Характер Й.?
Учится у меня. Страстность. 10 мая.
182
Кёрёши-Чома, Шандор (1784–1842) — венгерский путешественник, исследователь Азии.
Горделиво вдаль глядит гидальго…
Лайош Сабо. Верхнеудинск
Посыльный Молнар сказал: «Коса, лопата у меня в руке не запляшет».
Смотрит на главную улицу, смотрит пытливо на проходящий трамвай, ищет кого-то. Привычка.
В больших делах я так снисходителен, а в маленьких своих делишках так эгоистичен.
Не могу быть грубым в той мере, в какой она к этому привыкла. Квартплата за четверть года 375
мой вес 28 июня 1915 г. — 51,3
1 августа без пальто, в сером летнем костюме — 51,2
27 августа без пальто, в сером летнем костюме — 52
I окт. в том же костюме — 53
II окт. в плотном костюме с жилетом — 53,5
25 окт. в том же — 53,8
ej uhnyem [183]
д-р Эрнё Ендрашик унив. проф. надв. сов. VIII Сенткирайи, 40.
16 июня первая прививка от холеры,
попугай, 20 корон
рабочие из комитата Серем хотят ездить наложенным платежом
стою один у Господа на рынке
кошке без когтей трудно на дерево влезть
183
«Эй ухнем», написанное латинскими буквами.
S(ss ist f(r das Vaterland zu sterben, noeh s(sser f(r das Vaterland zu liefern [184]
Енё Яко 100 корон.
2 п. табака 2 к. 88
25 порторико 2 к. 25
Семья Сабо получила от Дёрдя Ракоци I дворянскую грамоту с гербом и печатью. Во второй половине XVIII в. Арад, затем переселилась в комитат Бекеш (Бихар моy)
10 куба 1 к. 60
2 п. табаку 2 к. 88
3 кг кофе 12 к.
Когда у него в руках бутылка, пусть хоть сам господь помрет
184
Сладко умереть за родину, еще слаще быть для родины поставщиком (нем.).
не бери, не давай, не хозяйствуй
отдам я все, лишь душу не отдам
пока не было дождя, посевы только моргали
движимость разбазарил
мать моя, вдова с тугою головою, одиннадцать врачей извела
не хотел я звать ни ястреба, ни ворона
хуже пятничного дня
хоть пачку табаку бы достать, заглушил бы голод
поваренная книга «Вегетарианская реформа», книжная лавка «Непсава»
бульв. Эржебет 35
Енё Яко пятьдесят корон задаток
в чистую стеклянную банку 60 г спирта, 2 г соли аммония, 8 г камфары
Барометр
Диккенс «Лавка древностей», «Николас Никльби», Наш общий друг
я родился любить, не ненавидеть. Антигона
Забрали мужиков с песней, а обратно и со слезами не отпускают
Есть остров золотой, что скрыт за далью (Греческий раб)
ува, ува, гай-гай, картины Фюлепа Ласло Шери Биби Тиволи
сон, бал, не брал за руку
кто в дальний путь идет, пусть плащ берет с собой».
С тех пор как умер Сениор, Ленке Яблонцаи впервые оказалась рядом с подлинно образованным человеком.
Элек Сабо сдержал слово: она была свободна. Пока муж работал в магистрате, она могла делать что хотела; Белушка ходил в школу и в особой помощи и заботе не нуждался; телесные и душевные проблемы Белы Майтени касались теперь только Мелинды, сестры жили самостоятельно, у Пирошки отбоя не было от претендентов на ее руку; в материальном отношении матушка вдруг снова оказалась в достатке и забыла о нужде. Велико ли жалованье у Элека Сабо, она не спрашивала, и муж ничего не говорил об этом, но так щедро обеспечивал ее всем необходимым, что Ленке Яблонцаи не понимала, почему так много разговоров о плачевном положении государственных служащих, если те — по крайней мере в высоком ранге, — насколько она могла судить, зарабатывают, видимо, неплохо. Подарки от Элека Сабо поступали столь же регулярно, как в те времена, когда они были лишь обручены, кладовая их полна была продуктами, которых в городе давно уже не хватало. Ленке Яблонцаи снова целыми часами упражняется, пишет дневник, набрасывает план романа о какой-то причудливой волшебной стране — спустя сорок лет ее дочь, опираясь на этот набросок, напишет роман-сказку, — наводит порядок в своей прекрасной, теплой квартире — и через некоторое время обнаруживает, что к обеду уже ждет не дождется мужа домой. Всю жизнь она была репортером «Кишмештерских ведомостей», развеивала чье-то дурное настроение, музицировала на вечерах, мечтала о самовлюбленном молодом человеке, который за все время их идиллического романа ни разу даже не попытался привести свои потребности в соответствие с ее взглядами на жизнь, с ее характером, она лечила, поддерживала болезненного и мнительного Белу Майтени — и вот впервые в жизни ей угождают, ее балуют. Но не так, как угождал ей первый муж, пока был состоятелен: у Элека Сабо — богатая фантазия, которая позволяет ему каждый день придумывать заново, чем порадовать нынче жену. С Элеком Сабо можно даже играть, и Ленке Яблонцаи как бы заново переживает с ним свое украденное, печальное детство; в квартире на улице Домб самый пожилой и самый серьезный человек — маленький Бела, даже старая Анна хохочет и качает бедрами, завидя хозяина, и околачивается возле него, даже если в этом нет никакой необходимости, или усаживается с мальчиком возле них, когда Элек Сабо читает вслух. Чтение вслух до сих пор было постоянной обязанностью Ленке не только на улице Кишмештер, но и на Ботанической, а теперь вот ее развлекают, и не кто-нибудь, а такой отличный чтец, как Элек Сабо, с которым можно и обсудить прочитанное, и поспорить, хорошо ли писатель решил свою задачу. Муж дарит ей новое пальто с меховым воротником, с муфтой из лисы и время от времени вытаскивает ее гулять; супруги бродят по улицам, останавливаются перед каким-нибудь домом, определяют, в каком стиле он построен, рассматривают форму окон, старинные резные украшения на воротах, причудливые ручки ворот: Элек Сабо в истории искусства чувствует себя как дома, разбирается он и в архитектуре, читает по-немецки, и по-итальянски, и, само собой, по-латыни; пока Ленке Яблонцаи занимается рукоделием, он переводит ей Светония и Тацита. Когда он садится за рояль, музыкальное ухо Ленке Яблонцаи улавливает в его игре желание, жалобу, смех, иронию — все могут выразить его чуткие пальцы, которые еще столько всего умеют делать: подпорку для слабого саженца, крохотную лесенку для белых мышей Белушки; Элек Сабо любит вырезать, собирать, он сам меняет прокладку в кране, колет дрова, исправляет жалюзи, проводит к обеденному столу электрический звонок. Иногда, после ужина, они пишут вдвоем стихи: один одну строчку, другой — следующую. Маленький Бела смотрит на них — и не Ленке, а Элеку Сабо приходит в голову вовлечь мальчика в игру. Элек Сабо настолько хороший отчим, что Белушка Майтени, уже пятидесятилетний мужчина, горько рыдает на его похоронах, и врач, двоюродный брат Элека Сабо, с тревогой спрашивает, не нужна ли ему помощь.