Староста моей мечты или Я не буду тебя целовать!
Шрифт:
Что там “и”, Белоярцева не уточнила. Но Илья и так впечатлился, справедливо решив, что для собственной нервной системы дешевле будет согласиться!
– Проблемы?
– проигнорировав заявление Арины, он вопросительно уставился на притихшую компанию парней. Кивком головой предложив второй девчонке смыться до того, как кто-нибудь это заметит. Он бы и Чайку услал, только прекрасно понимал, что этот мелкий чертенок никуда не уйдет. И пофиг на здравомыслие. Тем более, Белоярцева с ним никогда не дружила. А он сам…
Ну, он им только в университете
А еще многие прекрасно знали, что к лицу прилагалась физическая сила и хреновый характер. И чаще всего это сочетание на подвиги не вдохновляло.
– Да мы просто познакомиться хотели, - невнятно пробормотал один из парней. И поднял руки в примиряющем жесте.
– Прости, не знали, что это твое… Чудо.
– Скорее чудовище, - фыркнул больше себе под нос Хованский.
– Но да, чудовище мое.
Еще минуту назад испуганное “чудо” совершенно неприличным образом для милой девушки хмыкнуло, недвусмысленно намекая на свои мысли по этому поводу. Но, к счастью, комментировать не стало.
– Соболезную, - еще более невнятно буркнул второй парень. И кто бы сомневался, что тут уж Белоярцева не сможет промолчать:
– Что?!
– взвилась она, рванув вперед. С четким намерением вцепиться в тощую шею несчастного. Как удачно, что подобное развитие событий Илья предполагал. И, перехватив девушку за талию, прижал к себе. Со стороны они выглядели милой, практически влюбленной парой. И только Аринка знала, что лапы одного конкретного Хомяка вцепились в нее мертвой хваткой.
Правда, непонятно, кого и от кого он защищать собирался!
– Спокойнее, дорогая, - примиряюще проговорил он.
– Он будет следить за словами. Будет же?
– Ага, - машинально откликнулся несчастный, задумчиво глядя на зло щурившуюся девушку.
– Это… Терпение тебе, Би.
Комментировать это пожелание Хованский не стал. И не потому, что сказать нечего было, нет. Просто стоять долго на одном месте одной неугомонной Чайке было нелегко. И оттоптав ему ноги, она вывернулась из его объятий, заявив, глядя на удаляющихся парней:
– Всегда знала, что образ лучшего старосты - фикция. Признавайся, Хованский, кому душу продал, чтоб репутацию отбелить, а? И когда успел заделаться целым криминальным авторитетом?
– Чайка, вот скажи мне… Как у тебя логика работает, а? Если она есть, конечно же. Вроде мозг есть, однако ж почему-то пользоваться им при выстраивании логических цепочек ты не желаешь. Лень?
– Это ты меня так изящно дурой назвал? Ну спа-а-асибо, за комплимент, ага, - фыркнув, эта зараза сдула с носа прядь волос.
– Ну ладно. На криминального авторитета ты не тянешь, фактурка слабовата… А чего тогда тебя эти красавцы испугались, а?
– О-о, я всегда знал, что вкус у тебя извращенный. Раз уж ты этих красавцами назвала… - ушел от ответа Хованский, прекрасно понимая, что эпитет произнесен в переносном смысле. Вот только спорить Белоярцева, к его удивлению, не стала:
– Конечно, извращенный, - покорно согласилась она и добавила.
– Я же с тобой целовалась!
А вот это было обидно!
Нет, не так. Хованский стиснул зубы и честно попытался посчитать от одного до десяти и обратно. Но отделаться от желания схватить за плечи эту занозу и встряхнуть хорошенько так и не смог. Зато от ядовитой реплики не удержался:
– Надо же, вкус у меня извращённый… И именно поэтому ты со мной целовалась дважды. Сама! Добровольно! Приступ мазохизма, Чайка? Или тебе так дорог наш местный Царь, что ты готова ради него даже на такие жертвы?! Как ты его Яре-то уступила?
Белоярцева застыла на месте, как громом пораженная. Сузила глаза, сжала руки в кулаки. Илья даже задумался, а не перегнул ли он палку. Но до того, как до его уязвленного самолюбия достучалась совесть, девушка глубоко вздохнула и…
Улыбнулась. Мягко так, ласково, добродушно.
– Конечно мазохизм, Хомячелло. Куда ж я без него? И мазохизм, и самопожертвование, и альтруизм - всё про меня. Ввязаться в сомнительную авантюру? Дайте две! Я только за!
– она в два шага сократила разделяющее их расстояние и ткнула пальцем в грудь.
– Только знаешь что, Хомяк?! На общение с тобой я при этом не соглашалась! Так что… Иди-ка ты… Куда шел! Ферштейн?!
– Найн! Не могу, - развел руками Илья, испытывая дикое желание кое-кого побесить. И кому-то что-то доказать.
– Я же твой твой люби-и-мый!
– он специально растянул гласную, наблюдая за тем, как темнеют от ярости зеленые глаза мелкой пигалицы.
– Да ты! Ты… - у девчонки явно закончился речевой запас.
– Да пошел ты! Кретин!
– и она рванулась куда-то в сторону. Ага, так он ее сейчас и отпустит на ночь глядя фиг пойми куда. Хованский перехватил Аринку за талию и получил удар кулачком по груди.
– Пусти!
– вырывалась неугомонная зараза.
– Придурок! Да ты! Что ты о себе вообще мнишь? Что ты вообще обо мне знаешь? Достал! В печенках уже сидишь кактусом и…
Ну все. С него хватит!
Дальше Илья действовал чисто на инстинктах. Притянув к себе девчонку, он заткнул ей рот старым как мир способом. Тем более, что… Зря он, что ли, все время к месту и не к месту вспоминал эти дурацкие поцелуи?
В этот раз все вышло по-другому. Злее и сильнее. Так, что воздух вышибло из легких, а в голове не осталось ни единой связной мысли. Вот ни одной. И плевать, что его по-прежнему молотили кулаками в грудь, что пнули по голени и укусили за губу. Что где-то там рычали двигатели и ревела толпа, а совсем рядом улюлюкала та самая пьяная компания, пытавшаяся приставать к девчонкам.
На все плевать. Кроме самого крышесносного, самого невероятного, самого обжигающего поцелуя в его жизни. А уж когда чьи-то тонкие пальцы зарылись в его волосы на затылке, а плотно сжатые губы уступили, открываясь и подчиняясь, Илья понял, что попал.