Староста моей мечты или Я не буду тебя целовать!
Шрифт:
– Ну это… - я смущенно почесала кончик носа.
– Понять там, простить? Нет?
Куратор вздохнул. Так тяжело и многозначительно, что я все-таки почувствовала себя виноватой. Правда, ровно до того момента, пока Николай Юрьевич не озвучил сухим, серьезным тоном:
– Значит так, Белоярцева. С завтрашнего дня у вас с Григорьевым совместный проект. Не умеете жить дружно и взаимодействовать в социуме, будете учиться. Я уже попросил Юлию Вячеславовну, нашего педагога по хореографии, взять вас на поруки.
Вот тут я честно была готова кинуться на колени и слезно рыдать с просьбами понять, простить и отпустить. Почему? Да все просто! Про госпожу Рябинину я была наслышана от Костяна, и довольно много. А еще не совсем цензурно, ага. И вся экспрессия друга сводилась к тому, что те, кто попадают в тиски этой страшной женщины, просто так уже не уходят. Это во-первых. А во-вторых…
Ну хоть кто-нибудь представляет меня играющей на сцене? В спектакле? Да еще и с Григорьевым?! Они там в своем ректорате что, с башкой совсем не дружат, что ли? Я быстрее универ смогу развалить… случайно… В адских муках и попытках выучить слова и ничего не перепутать, ага.
Вот уж не знаю, что из этих прискорбных мыслей я умудрилась озвучить вслух, но Жарков на меня та-а-ак посмотрел, что язык я прикусила совершенно добровольно. И буркнула, скорбно вздохнув:
– Ладно. Номер так номер. Надеюсь, до этого священного момента доживут все… - зыркнула в сторону притихшего Григорьева, многообещающе показав ему кулак.
– И в полном здравии, угу. Разрешите бежать, Николай Юрьевич? У нас это, обед по расписанию.
– Идите, Белоярцева, - махнул рукой куратор, явно довольный тем, что жертвы его произвола не сопротивлялись и спорить не собирались.
– И не вздумай больше бить несчастного Диму. Ты же все-таки девочка!
От последних слов у меня задергался глаз. Эту фразу я слышу с детства. Только вот знаете что? Ни фигушечки она не действует! Да девочка, но и девочки бывают разные. Как и мальчики. Кто-то как мой Костян. А кто-то, кинула пренебрежительный взгляд в сторону моего будущего напарника, Григорьев, чтоб его!
– Арина!
– вдруг неожиданно окликнул меня куратор.
– Задержись на минутку. Дима, а ты иди.
Да, Димочка, вали, тебя здесь не хотят. Видеть больше, конечно. А вы что подумали?
– Ммм?
– Белоярцева, я все понимаю, ты девочка молодая, в голове только ветер и влюбленность, - начал как-то совсем уж издалека Жарков и я откровенно обалдела от столь лирического вступления.
– Но ты бы это… Не афишировала бы так свою личную жизнь. После этой стенгазеты только ленивый о твоих пылких чувствах не знает.
Глаз дернулся повторно. А вместе с ним в душе расцвело нестерпимое желание догнать таки Григорьева. И сказать ему все, что я о нем сейчас думаю, чем-нибудь тяжелым и обязательно по голове!
– Я вас поняла, Николай Юрьевич, - мой безукоризненно вежливый ответ если и удивил куратора, то не сильно. Он же не знает, что об этой полезной штуке я вспоминаю исключительно в состоянии бешенства.
– А теперь можно я уже того… Пойду? У меня там это… Реферат не дописан, вот!
О том, что реферат явно будет основываться на материалах о средневековых пытках времен инквизиции я уточнять не стала. Зачем бедного Жаркова раньше времени нервировать?
Он потом узнает. Из сводок новостей. Наверное...
Коридор встретил меня любопытными взглядами однокурсников. Были те, кто мне явно сочувствовал. Были и те, кто еще сильнее злорадствовал. А еще был Григорьев. Причина всех моих бед, горестей и неприятностей за все эти два дня. И объект будущей сублимации моего недовольства на ближайшую пару недель. И если Димочка надеется, что я все прощу, забуду и отпущу…
Ха, блажен несведущий!
– Чего пыхтишь, мелкая?
– счастливый вопль прямо над ухом заставил меня подпрыгнуть. А потом развернуться и со всей дури заехать кулаком в живот этой каланче.
– Елизаров, ты идиот или да?! Впрочем, риторический вопрос. Надо было в детстве тебя добить, чтоб сейчас никто не мучился. Особенно Яра твоя.
– Цыц, малявка, на святое не посягай!
– щелкнул меня по носу этот гаденыш.
– Колись лучше. Чего натворила? Где труп? И когда будем прятать?
– Я не настолько кровожадная, - буркнула, недовольно насупившись и скрестив руки на груди. Но как назло все мои попытки выглядеть невинно и благодушно тут же разлетелись вдребезги. А почему?
А потому что кто-то “умный” заржал! И это был даже не мой любимый друг Костян. Потому что Елизарову я была готова простить многое. Почти все. А вот остальным… В общем, зря Григорьев это сделал. А еще ему безумно повезло, что рядом оказался Костян, который успел меня перехватить за капюшон кофты на подлете к этому смертнику. Я так и зависла в воздухе на вытянутой руке друга.
– Елизаров, лапушка, опусти меня на пол, - мягко-невинно попросила я.
– Ведь не удержишь же, я тяжелая, а ты не Геракл.
Надорвется еще, кто ему потом сорванную спину лечить будет?
– Неа!
– покачал головой эта родная, любимая скотина.
– Я не готов носить тебе передачки.
Состроила глазки котика из Шрэка. Не подействовало. Попробовала жалобно шмыгнуть носом, но и тут меня ждал провал. Елизаров держал крепко и на все мои уловки реагировать отказывался. А гад Григорьев, словно издеваясь над моей психикой опять заржал. Еще и пальцем ткнул в мою сторону, вещая что-то своим друзьям! Да так выразительно, что у меня сразу открылось второе дыхание.