Старовский раскоп
Шрифт:
Мостки нагрелись и пахли тиной и смолой. Рыбешки прятались в тень и там сонно колебали хвостиками, как серенькие водоросли.
… Так вот, алинины археологические мечты уже сбылись. Она попробовала и пережила многое, она была счастлива с своем тихом и сонном городке. А Славка так и не станет военным инженером. Он, конечно, не знает, но жить ему осталось, в лучшем случае, до следующего лета. Но чувствует — это неправда, что дети ничего не знают и не видят. Но вот про шмелей над васильковым полем он, кажется, так и не узнает.
И тогда от отчаяния пронзительно заорала чайка и камнем рухнула в воду, обдав Алину брызгами и ознобом с ног до головы. Следом полетел окурок — зашипел и утонул, словно бы не окурок, а кирпич. И следом же мужчина, которого Алина никогда не знала, славкин папа, который самый сильный из всех клановых Котов и самый из них смелый, заплакал.
Алинка испугалась, рыдающий мужчина в ужас ее привел похлеще…
И проснулась. И села в ворохе одеял и простыней. Глубоко вздохнула, только-только просыпаясь окончательно.
Потная подушка легла комом, гармошкой собранный матрас больно врезался в кожу. Зябко поежилась — очень уж реалистичный выдался сон, цветной и даже с запахами. Говорят, сны — отражение событий в жизни человека, но, простите, пожалуйста, откуда взялся этот несчастный Славка? Снова поежилась — противный сон, страшный.
По комнате от приоткрытой форточки тек зябкий холод, углы кутались в загадочный полумрак, на кровати слегка постанывал сквозь свой какой-то сон маг Андрей. Наверно, опять дерется с кошками. Кошки, кошки, везде одни кошки. Даже сама Алина — и то теперь кошка. Хотелось после душного одеяла глотнуть воды и вдохнуть воздуха — зимнего, уличного. На кухне жадно опрокинула стакан воды, подошла к окну. Ехидно скалил серпик тощий месяц, ветер гнал облака. На миг показалось, но тут же прошло — между гаражами мелькнул черный хвостатый силуэт.
Возвратилась в комнату, поправила мужчине свесившееся одеяло. Пригляделась — щеки у спящего влажно блестели. Не удержалась, подула в напряженное лицо и погладила по щеке, совсем как делала мама, когда Алину мучили яркие детские кошмары. Лицо Андрея послушно расслабилось, он задышал ровно, без стонов, что-то бормотнул и перевернулся на другой бок.
Алина зевнула и залезла в свое "гнездо". И там погрузилась в ровный сон теперь уже совсем без сновидений.
***
Страшная черная кошка стояла, выставив глазищи-прожекторы на Вадима, и, кажется, ухмылялась, гадина. Пантеры лыбиться не умеют, но эта… Эта тварь… Пораженный размерами чудовища, Вадик замер, не в силах двинуться. Мысли словно примерзли. Только стучало в мозгу: "Вот ты ее и нашел. Сам. Доволен?" Не ожидал. Да по всем законам физики — не могло быть, чтобы хрупкая девушка обернулась такой махиной! Это же просто… противоестественно!
Тварь лыбилась, глядела своими прожекторами и мела хвостом снег в нетерпении. Она, кажется, была уверена, что сейчас Вадик сам к ней подойдет и спокойно позволит себя задавить. Странным образом обнаружилось — еще немного, и Вадик… действительно так и сделает. Желание сдаться подступило к глотке, начало душить… Вадик заморочно замотал мордой. Что-то эта дрянь делала с ним, глазищами своими сверлила. Стоит и не шелохнется. А лапы словно примерзли к дороге.
Жутко. До тяжести в мочевом пузыре. Жутко, как вязнуть в болоте. Однажды вяз…
Из горла сам собой вырвался тихий тоскливый рык. Не могу сопротивляться. Не могу-не могу-не могу….
Отпусти… Лапы, тяжелые, как гранит, начали медленно и ровно перебирать снег под ногами, неумолимо приближая к страшной твари.
Отец говорил — любую опасность нужно встречать лицом к лицу. Правда, иногда и очень и тихо, словно бы стесняясь, отец добавлял — а от совсем непонятной херни лучше драпать.
Отпусти… Гадина. Я не твой! Я не позволю спокойно себя загрызть, как Виталька! Отпусти!
Лапы работали против хозяина. Они тяжелели и тяжелели дальше. И тогда Вадик, очень хорошо представив, во что гадина превратила Витальку, с которым вместе учились в младшей школе, как она его, сука, измочалила, громко завыл, протестуя. Желтые прожекторы мигнули недоуменно, на миг отпуская.
И Вадик драпанул. Загривком ощущая страшный взгляд и, периодически, слыша свирепое дыхание совсем близко.
Никогда в жизни Вадик не драпал с такой скоростью. Никогда еще не ощущал себя столь слабым и беззащитным перед безжалостной неотвратимой силой.
О чем-то думать сил и времени не осталось, Вадик просто бежал. И мечтал добежать. Дежурка клана, там всегда сидят двое-трое "контролеров". Если не на рейде… Если не на рейде — защитят. Там светло, тепло и безопасно. А с дикой кошкой теперь пусть без Вадима разбираются.
Бежать после почти недельной метели было тяжело — лапы вязли. А по накатанным дорожкам тротуаров — скользко. А еще — непривычно и жутко, потому что дорогу по ночному времени Вадик помнил плохо. В последнее время он редко пользовался волчьей ипостасью. Чтобы ненароком не напугать Наташку. "Выберусь из передряги живым — женюсь. И плевать, разрешат или нет. Женюсь-женюсь-женюсь… И пошли вы все…"
Лапы задеревенели. Воздуха категорически недоставало. Вывалил язык, жадно глотая ледяные облачка пара. Пантера не отставала. Через площадь Ленина чуть не вровень пробежали, но пантера поскользнулась у детской горки. На улице Мира Вадим понял, что совершенно отвык бегать и долго не протянет. Поняла это и пантера. Она, кажется, поднажала и оказалась с Вадиком почти нос к носу. Тут у Вадика открылось второе дыхание — как только нюхнул мускусный, ядреный дух преследователя. Лап он уже не ощущал, земля под ними вдруг завертелась и понеслась вскачь, а Вадиму только и оставалось — успевать бежать.
И он успевал. Перемахивая через невысокие детские снежные крепости, через тротуарные ограждения, через сугробы, наваленные на задних дворах магазинов. Ему нужно было почти на окраину. В сторону химзавода. Только за два квартала свернуть направо — дворами, потом пойдет частный сектор, а там и дачи…
Чудовище не отставало, но и слишком уже больше не приближалось. Всё-таки территория Волков, Пантерам здесь даже природа не рада. Не пантерье это дело — по снегам шастать.
И вот уже он — домишко крошечный, одна комнатка всего, непрезентабельный, косящийся на бок, весь какой-то жалкий и ободранный. Последний алкаш не позарится лезть и что-то воровать. Да и не сумеет — барьер запускает только своих. Зато внутри — тепло. В окошке свет. Значит — ждут. Бдят. Дежурят. Свои. Родные.