Старшины Вильбайской школы
Шрифт:
— Крикет этот надоел хуже горькой редьки, — продолжал Парсон. — Вот уж третья неделя, как, кроме крикета, никаких развлечений нет.
— А дневник-то мой? — заявил неожиданно Бошер.
Все расхохотались.
— Ах, да, правда, твой дневник — большое развлечение… Кстати, где он? С тобой?
— Ну, нет, я не так глуп. Больше он вам не попадется, будьте покойны!..
Вдруг Парсон вспомнил:
— А ведь мы тогда не наказали Бошера за то, что он радикал. Надо бы наказать его примерно.
И все подхватили:
— Да, да, наказать
— Ой нет, братцы, не надо, вы меня уже наказали! Право, наказали! — кричал бедный Бошер. — Да я и не радикал. Вот погодите, я покажу вам когда-нибудь свой дневник, сами увидите…
По счастью для Бошера; гражданский пыл школьников остыл. Заставив его побожиться, что он не радикал, они оставили его в покое.
— Да, в прошлом году было гораздо веселее, — сказал Парсон, возвращаясь к прежнему разговору. — А все оттого, что в прошлом году мы были осторожнее и не попадались. В этом году сколько раз мы попадались одному Паррету!.. Теперь и затевать что-нибудь страшно — могут исключить.
Все согласились, что этим рисковать не стоит.
— Ты говоришь, в прошлом году мы меньше попадались. Попадались мы столько же, а просто нам больше спускали, — сказал Тельсон. — Тогда классные старшины были как-то добрее, а теперь все они чего-то злятся и за все придираются. Третьего дня, например, затеяли мы с Пеном дуэль на резинках. Отмерили шесть шагов и условились, что каждый может сделать по шести выстрелов. То-то смеху было!.. Я попал ему три раза в глаз, а он мне только два раза в нос. Понятно, шумели. Впрочем» не очень. Пришел Ферберн… ну, и влетело обоим.
— А у нас-то разве лучше? У вас хоть старые классные старшины, а у нас новые и, конечно, стараются показать свое усердие: пошевелиться просто не дают. Ну, хоть вчера: что я особенного сделал? Швырнул сапогом вслед Бошеру — и не в дортуаре, а в коридоре, — и то досталось… Как сменили Гема и Ашлея, просто житья не стало.
— У вельчитов, говорят, еще хуже.
— Что уж тут! Раз Риддель с Блумфильдом помирились, да еще, пожалуй, дружбу заведут, нам совсем плохо придется, — сказал Парсон и даже рукой махнул.
— Вообще эти старшины — сущее наказанье: терпи и молчи… На своего рассердился и подрался, а с ним что сделаешь?
— Положим, каверзу всегда можно подстроить, только потихоньку, чтобы не знали, кто… Например, подложить им под одеяла крапивы, — предложил Бошер.
— Крапивы… Нет, это нехорошо.
— Ну, так пиявок.
— Фу, какой ты глупый, Бошер! Не в том дело, крапива или пиявки, а в том, что потихоньку… И это низко, понимаешь? — напустился Парсон на неудачливого изобретателя. — И, наконец, где мы возьмем пиявок?
— Знаете что? — придумал Тельсон. — Нападемте на них в парламенте. Они постоянно разглагольствуют о том, что там все равны, и разные разности в этом роде… Ну, вот и нападем на них там.
— Великолепная мысль! — воскликнул в восхищении Парсон. — Мы, как это называют в газетах… ну, словом, мы остановим дела палаты. Чудесно!
— И выйдет из этого только то, что джентльменов Тельсона, Парсона, Бошера и компанию торжественно выведут из зала заседаний, — заметил Кинг.
— Не смеют вывести. А свобода слова на что? Ведь мы будем только говорить, и больше ничего… А если и выведут, так не беда: скандал-то все-таки мы устроим, и они разозлятся.
Проект был принят единогласно. Последовало совещание. Было решено, что они составят особую партию, которую назовут… как же они ее назовут? Название — вещь важная. Стали придумывать и после горячих споров из многих вычурных названий выбрали наконец придуманное Парсоном и отличавшееся не столько смыслом, сколько благозвучностью, а именно: «Картечница». Для маленького мальчика Парсон хорошо знал парламентские правила, и по его предложению компания достала программу завтрашнего заседания парламента и принялась вносить поправки.
— Назовем это «поправками», и тогда им нельзя будет к нам придраться, — сказал Парсон.
— Какие же поправки мы внесем?
— Ну, вот, например, тут сказано: «Мистер Котс внесет предложение о том, чтобы заменить математику древними языками». А мы внесем поправку: «Заменить древние языки математикой», и так далее. По каждой поправке голоса разделятся… Видите, это совсем не трудно. Все дело в том, чтобы разозлить их…
На другой день было назначено заседание вильбайского парламента. Не помышляя о готовившемся на них нападении, члены палаты собрались обсуждать довольно избитый вопрос о том, что выше: древние языки или математика. Но в это заседание им предстоял сюрприз, и не один.
После своего свидания с Виндгамом Риддель провел очень грустные четыре дня. Виндгам не приходил к нему, боясь возобновления неприятного разговора, а Риддель не решался послать за ним. Наконец ему стало так тяжело, что он не мог даже заниматься, и хотя заседание парламента его ничуть не занимало, он пошел на него, только чтобы не оставаться одному. Когда он вошел, раздались рукоплескания. Это в первый раз его так встречали. Вильбайцы благодарили своего старшину как одного из героев недавней победоносной битвы с рокширцами. Как бы обрадовала его такая встреча в другое время!..
Палата удостоила чествования и других героев рокширской партии, соразмерно заслугам каждого. А когда в зал вошли Ферберн, Портер и Кроссфильд, все встали и аплодировали им стоя. Началось с обычных довольно скучных запросов, причем резко бросалась в глаза перемена в отношении вильбайцев к старшине: его не «задирали», не задавали ему оскорбительных вопросов, как бывало прежде. Ясно, что его начинали уважать, — отчасти, конечно, за его заслуги как крикетиста, но больше всего за ту речь, которую он произнес на прошлом заседании. Раз только мистер Кьюзек сделал ему запрос о том, почему им не разрешили праздника в честь победы над рокширцами. На это старшина ответил, что праздника не разрешил директор, тем дело и кончилось.