Старший брат царя. Книги 3 и 4

Конь

уходил с поля боя. Сперва он скакал по кустам. Крики, стоны, ржание лошадей, звон сабель затихали позади. Потом вырвался на наезженную дорогу и перешёл на шаг. Хозяин в седле сидел смирно, не правил, на рыси неловко бился. Конь чувствовал: что-то не так, как следовало бы. Он косил глазом на седока — тело его наклонилось к гриве, руки безвольно висят.

Боль в крупе, чуть пониже хребта — заметина от удара саблей — постепенно утихала, но налетели мухи и оводы. Конь сошёл с дороги, и листва смахнула надоедливых тварей. Седок не шелохнулся. Значит, можно самому выбирать дорогу.

Конь уносил хозяина всё дальше и дальше. Иногда он останавливался, щипал траву, из ручьёв пил воду. Но налетали оводы, и он уходил. Под вечер, до сих пор молчавший, хозяин застонал. Будто поняв его, конь свернул с дороги на тропу и скоро оказался на поляне около жилья — может быть, вспомнил, что тут когда-то отдыхал с хозяином. Из-под обгорелого полуобвалившегося перекрытия землянки показалась девочка лет двенадцати, в грязном сарафанчике, с распущенными волосами. Она очень обрадовалась коню и всаднику, весело засмеялась:

— Коняшка, миленький! Здравствуй, дяденька! О! Крови-то, крови! Ранили тебя?! Что? Что? Ноги?.. А, привязаны! Узлы-то какие!.. Подожди, у меня ножик есть... Вот так... И другая привязана... Вот. Ой, не падай, не падай!.. Ох, какой же ты тяжёлый! Ножками, ножками...

Приговаривая и посмеиваясь, девочка то ли втащила, то ли ввела Юршу в землянку, он повалился навзничь на жёсткое ложе, простонав: «Пить». Девочка принесла ковшик воды, смело подняла его окровавленную голову. У неё пропала весёлость, когда вблизи увидела страшную рану через лоб, глаз и щёку с ошмётками кожи и крови.

Юрша жадно пил, а вода в ковше розовела. Напившись, понял, что жив. Поднял левую руку, ощупал лицо: правая часть ничего не чувствовала — вся разбита. Протёр левый глаз, осмотрелся, обрадовался — видит. Болью жгло лицо, спину, правые руку и ногу. Нашёл силы спросить:

— Тряпки есть?

— Есть, есть, — засуетилась девочка, достала какую-то рвань и холст.

— Вот это, — он указал на холст, — отрежь... Ступай принеси лопухов... — Когда она вернулась, учил: — Обмой... Клади лопух. Я стану держать, а ты завязывай!.. Ой!.. Туже, туже... Вот так... Теперь давай руку лечить... Снимай кафтан... Мм... Давай, давай...

Так, охая и временами впадая в забытье от невероятно страшной боли, Юрша указывал как, а девочка бинтовала ему разрубленную в локте руку и рассечённое до кости бедро. Измученный до предела, он попросил ещё пить и снова впал в беспамятство. След от сабли на спине остался не перевязанным, там кровь сама перестала течь.

Перед вечером в землянку пришла коза. Девочка подоила её, предложила молока дяденьке, но он молчал. Попив молока, она хотела ложиться спать и тут обратила внимание, что дяденьку била дрожь.

— Бедненький, ты ж озяб!

Быстро

развела огонь в очаге. Уцелевшая от пожара часть землянки наполнилась дымом и стало теплее, даже жарко. Однако Юрша продолжал дрожать. Чтобы его согреть, девочка легла рядом с ним и удивилась:

— Ты чего ж, весь горячий, а дрожишь?

Она укрыла его вотолами и сама прижалась к нему...

Юрша медленно возвращался к жизни. Первое время девочка отпаивала его козьим молоком, потом кормила ржаной кашей и горохом. Приносила ему разных ягод.

Он давно понял, что его спасительницей оказалась Весела, сирота, жившая в лесу. Её родители имели здесь свою заимку и не хотели идти ни к казакам, ни к ватажникам. Но по весне с ними что-то случилось, и они умерли в одночасье. Ватажники похоронили их, сиротка же осталась на заимке. Она продолжала верить, что отец и мать скоро вернутся. Девочка жила одна. Все считали её полоумной. Если кто из ватажников или казаков проезжал мимо, обязательно заглядывал к ней и привозил что-нибудь из съестного, главным образом хлеба.

После нападения царёвых воинов казаки и ватажники видели обгоревшую землянку и полагали, что Весела погибла. В то время было каждому только до себя.

Примерно через месяц Юрша стал изредка подниматься со своего ложа. Перевязки отнимали у него много силы. Нужно было отмачивать прилипшие тряпки, накладывать новые. Раны теперь засыпал золою можжевельника. Пригодились ему наблюдения, как лечил Сургун. Разумеется, перевязку он сам себе не мог бы делать, если бы не помощь Веселы, расторопной и исполнительной девочки. Юрша всё больше и больше убеждался, что она вовсе не безумна, а просто у неё весёлый нрав, и всё её смешило.

Как только Юрша начал вставать, он прежде всего смастерил себе костыль и осмотрел жильё. Кровля сгоревшей половины землянки обвалилась и образовала стену. Весела сделала лаз, прикрыла его рваным мешком. Но кругом просвечивали дыры. Ночами случались заморозки, к утру, если не зажечь очаг, в землянке замерзала вода. Осмотр убедил Юршу, что в землянке зиму прожить можно, если её утеплить и сделать дверь.

Хуже было с запасами на зиму. Кто-то из доброжелателей весной накосил сена, но стог сгорел. Хлеб в поле стоял неубранным, загородка сгорела, и звери вытоптали часть урожая. Юрша начал с того, что выходил с девочкой в поле рвать колосья ржи, оставшиеся кисти овса и собирать осыпавшийся горох. Выкопали репу, пока ещё не помёрзла. Но всего этого было очень мало.

К тому времени как мороз сковал землю и полетели снежинки белыми мухами, они имели мешок ржаных колосьев, полмешка овсяных кистей, четверть мешка гороха и три мешка репы. Кроме того, нажали три десятка снопов разной соломы.

Оценив запасы, Юрша пришёл к выводу, что до ползимы они с Весёлой протянут. А дальше придётся обращаться за помощью. Возникал вопрос — к кому? У большинства казаков, он знал хорошо, хлеба было в обрез. Два лишних рта никому не нужны. Ватажники, конечно, его примут, но тогда опять станет известно, что князь Юрий Васильевич жив. И вновь польётся кровь! Нет, никуда он не пойдёт! Он должен прокормить Веселу и себя. Он должен научиться ставить силки и ловушки. Чтобы не отощать, им нужна мясная пища. Сейчас их поддерживает молоко козы, но скоро она перестанет доиться.