Старший брат царя. Книги 3 и 4
Шрифт:
Клим, немного успокоив Веселу и посадив её в лодку, направился к атаману:
— Давай посмотрю, как тебе досталось... Ничего, здоровая у тебя голова, до свадьбы заживёт...
Атаман дёрнулся:
— Князь?! Жив!
Клим узнал рановского атамана, но спокойно ответил:
— Обознался! Давай посмотрю... Легко, атаман, отделался. Подними руку, оторву рукав, перевяжу голову.
— Не надо, без тебя заживёт. Помоги встать... Пойду.
— Прежде верни кису купца. Вот так. И всё-таки запомни: ещё попадёшься — не помилую. Уходи куда подальше.
Атаман,
Клим, вернувшись к лодкам, отдав кису Исаю, сказал:
— Тебя перевязать нужно, щека здорово разбита.
— Потом. Вот выйдем на чистую воду. Ступай в первый струг, там Ваську посекли.
Спокойнее стало, когда поздним вечером вышли к Оке. Тут народу побольше, горят костры, разбойников и в помине нету. Здесь и заночевали.
На следующее утро струги вышли на окский стрежень и кучно уходили к Коломне. Погода начала портиться, небо затянуло серыми облаками, по воде побежали белые барашки. Ветер пока был попутный, однако приказчики разобрали вёсла, готовые на случай бури в любой момент выгребать к берегу.
Исай полулежал в лодке, разбитое лицо перевязано ширинкой, Клим сидел рядом на тюке кожи, в грустном раздумье смотрел на лесистые берега. «Опять убийства!.. Рука поднялась на русского человека!.. А разбойник узнал!.. Беречься надобно...»
Успокоилась и Весела, тихо посмеиваясь, она перебирала разноцветные камешки и ракушки. Тишина нарушалась только плеском воды да скрипом уключины рулевого весла. Купец вдруг негромко произнёс:
— Выходит, я в долгу у тебя, Клим Акимович. Ты серебро вернул мне, руки лихих людей отвёл. Проси, ни в чём отказу не будет.
— Мне ничего не надо, Исай Никитыч. Я тебя благодарить обязан: в Москву везёшь нас с Василисой.
— Даа!.. Ну-ка, сядь поближе, скажу кое-что... Я вот с самого начала присматриваюсь к тебе. Странный ты человек. Гадал я: то ли юродивый, то ли святой, прости, Господи, меня. Сказки сказываешь дюже складно. Опять же лекаришь. А там, на Иван-озере, от денег отказался. Подумалось: не тот ты, за кого себя выдаёшь... А вот атаман открыл мне глаза... Наклонись-ка... Слышал я — князем тебя назвал. Понял — из опальных ты.
Клим отстранился от него:
— Не дело говоришь! Атаман пьяным был, да и ударил я его здорово.
— Верно, верно... — Сразу изменил тон купец. — Видать, послышалось мне. А бился ты славно, хотя и левой рукой, а как витязь богатырский. Троих уложил да человек пять покалечил.
— Сознаюсь тебе, Исай Никитыч, — со вздохом ответил Клим, — это убийство — мой тяжкий грех. Клятву я дал — не брать в руку меч.
— Какой же тут грех?! Девчонку спас, меня выручил. Да опять же пропащие это человеки, людьми и Богом проклятые.
— В спасении не велика моя заслуга. Если бы не твои ребята, плохо бы мне пришлось. Только вот почему они сначала отарой овец сбились? Число их, как и разбойников. Сперва казалось — надёжные парни.
— Очень надёжные. С ними готов в огонь и в воду. А сбились потому, что запретил я им обороняться.
— Значит, золото было?! И ты терпел?
— Какой же дурак с собой все деньги носит! А терпеть... Ежели терпения не наберёшься, купцом не будешь... Вот ребят начали б пытать, пришлось либо бой принимать, либо всё отдать. Вот так-то.
Речная дорога дальняя, две седмицы тянули струги до Москвы. О разном говорили потом, но Исай больше не возвращался к вопросу о происхождении Клима, а у Клима последний разговор не выходил из головы. Он начал даже подумывать, не уйти ли как-нибудь потихоньку со струга.
Видать, Исай почувствовал настроение Клима. Недалеко от Москвы, на последней стоянке, он отозвал его в сторону и сказал:
— Ты прости меня, тогда сболтнул я несуразное. — Клим попытался возразить, но купец остановил его. — Погоди. Ты меня не бойся и не сторонись. Однако в Москве люди разные бывают.
Будешь ты со многими встречаться и свои ладные сказки сказывать. Так вот что скажу тебе по-дружески: лепо славословишь ты святого Дмитрия Донского, великого князя Василия Грозного да всякого другого люда малого и большого. А вот о государе нашем Иоанне Васильевиче не нашлось у тебя хвалебных слов. Так что поищи их пользы ради.
Клим обнял купца:
— Благодарствую тебе, Исай Никитыч, за твои добрые советы. Воистину говорится: язык мой — враг мой! Спаси Бог тебя.
6
Клим, собираясь искать Василисину тётку, посоветовался с Исаем, как одеть Василису, чтобы не считали её нищенкой. Исай поручил эту заботу своей дочке-невесте, а ему сказал:
— Не верю я, что найдёшь эту... Как её? Тётку Агашу. А тащить девку на Белоозеро не с руки тебе. Оставь её у меня заместо дочери. Моя-то невеста в мясоед упорхнёт. Один я со старухой останусь. Не бойся, не бойся, я заметил весёлость её. Бог даст, повзрослеет, поумнеет. А так, видать, она работящая.
Клим поблагодарил купца, но всё же на поиски пошёл. Искал он, разумеется, не выдуманную тётку Агашу, а названую мать свою Агафью и вдовушку стрелецкую Акулину. И вот тут началось невезение. В Стрелецкой слободе Акимова дома не было, Клим знал — сожгли его. На этом месте стояла пятистенка. Кусок хлеба подали ему незнакомые люди.
Подошёл к дому вдовушки. Дом стоит, ворота на запоре. Выбрал местечко на лугу, чтобы ворота было видно. Принёс водички, достал хлебушка и принялся полудневать. Часа через два из ворот вышла незнакомая старушка, потом парень. К вечеру пришёл дядя — косая сажень в плечах. Подумал: вдовушка мужиком обзавелась. К вечеру все собрались. Спрашивать никого не стал, и так ясно — Акулина и Агафья тут не живут.