Старуха
Шрифт:
— Как на рынках и за наличные? А отчитываться за затраты вы как собираетесь?
— Так это не из тех денег, что НТК выделило, она тысяч на шестьдесят из своей премии за резину всякого накупила. Честно говоря, я даже не знаю, зачем ей все это было нужно, но платила-то она — значит ей это действительно было необходимо: если свои тратишь, то уж всяко семь раз прикинешь, можно ли без этого обойтись…
— И теперь она уверена, что заказ по пропускам она в срок исполнит… думаю, что мне с ней нужно поговорить. Пригласите-ка вы ее ко мне в понедельник… утром, до начала занятий.
—
— В восемь, так в восемь… одну лекцию пропустит, ничего страшного не случится. То есть вы там проследите, чтобы не случилось… преподавателям, там, сообщите, что она не прогуливает, а по делу отлучилась…
В понедельник утром Лаврентий Павлович увидел Веру во второй раз, и увиденное ему уже понравилось. Хотя лицо ее и оставалось каким-то детским, но одета она было в строгий темно-серый костюм, делая ее весьма элегантной дамой… девушкой, и даже сумочка ее была… элегантной.
— Доброе утро, Вера Андреевна, давайте все же познакомимся: меня зовут Лаврентий Павлович Берия — впрочем, вы вроде это уже знаете, а работаю я начальником НТК.
— Очень приятно, и тем более приятно, что Куйбышев все же меня послушал, выбрав вас на эту должность. Но, думаю, вы пригласили меня не для того, чтобы мы тут комплиментами обменивались.
— Это вы верно заметили. Я хотел поинтересоваться… много чем, а для начала… почему вы почти всю премию, полученную вами за изобретение резины, потратили за установку для выделывания этого вашего полиэтилена? Или вы думаете, что государство вам за полиэтилен премию еще большую выпишет?
— Было бы неплохо, но премию лучше выписать не мне, а Александре Новоселовой, которая изготовила один из важнейших компонентов. К тому же я не изобрела резину, а просто сообразила, как иным способом сырье для его изготовления получить… подешевле.
— Должен сказать, что это уже огромное достижение — по крайней мере ваши профессора в этом уверены. А вот по поводу полиэтилена такой уверенности нет. Ведь вроде вы же и говорили, что его еще в прошлом веке придумали… ха границей придумали, так почему же они его до сих пор не используют?
— Потому что так, как они придумали, его производить сейчас практически невозможно. Я имею в виду, с приемлемыми затратами невозможно. Полиэтилен, который придумал Пехманн, возникает при давлении в тысячу атмосфер, а я что-то не слышала про насосы, которые способны такое давление создать. Промышленные насосы, я имею в виду.
— А вы такой насос смогли придумать…
— Глупости какие! Я вообще не инженер, я всего лишь химик. Но я придумала, как этот полиэтилен можно дешево делать без такого давления, а буржуи об этом не знают. Если узнают — то тут же бросятся его всячески применять, вели даже если просто изоляцию для проводов делать не из гуттаперчи или резины… к тому же резиновая изоляция хоть и не очень быстро, но провода разъедает, так как в ее состав сера входит, а в полиэтилене провода и через сто лет будут как новенькие. Я уже не говорю о том, что если с такой изоляцией сделать провода для полевых телефонов в армии, то солдатикам не придется таскать пудовые катушки, им будет достаточно фунтовый рулончик провода по полям разматывать.
— Хм… интересно.
— А всего подобных применений у полиэтилена десятки, если не сотни, он много где может заменить резину, стекло, дорогущие лаки, бронзу и даже сталь — и при этом при достаточно массовом производстве он окажется дешевле всего перечисленного. Но именно из-за этого категорически нельзя допустить, чтобы буржуи вообще узнали, что так делать можно — и тем более нельзя допустить, чтобы они узнали как это сделать.
— А я вот, допустим, не буржуй, мне об этом узнать можно?
— Конечно, вы же хранитель государственных секретов — а как вы будете секрет хранить если сами его не знаете? Я просто подобрала катализатор, который превращает этилен в полиэтилен без такого жуткого давления.
— Я понял, секрет именно в этом катализаторе. Кстати, товарищу Куйбышеву вы его рассказать не захотели, но мне — по его словам — готовы секрет доверить. Могу я узнать, чем я обязан вашим доверием? Ведь вы же меня не знали совсем, мы даже не встречались ни разу… до того, как вы Куйбышеву меня отрекомендовали. Если Валериан Владимирович мне все верно пересказал, то вы верите лишь двоим: товарищу Сталину и мне. И, откровенно говоря, интересно, почему такая… избирательность.
— Не верю, а доверяю, и это большая разница между прочим. А вы хотите чтобы я все вам рассказала, честно и откровенно?
— Было бы желательно.
— Тогда слушайте. Начнем с того, что вы мне совершенно не нравитесь, и то, чем вы занимаетесь, тоже не нравится — но я понимаю, что работа эта нужна и иного способа ее сейчас выполнить, просто нет. Чтобы не было недосказанностей и неправильно понятых слов, поясню на примере: мне не нравятся ассенизаторы потому что от них воняет, и не нравится их работа — то есть я бы такое не занялась. Но я понимаю, что если дерьмо не чистить, то мы в нем просто утонем…
— То есть я для вас просто говночист… Ну, спасибо!
— Я просто привела крайний пример, и он про именно мои ощущения, не про вас. А у вас работа иная. Вот врачи, хирурги, они практически никогда своих родственников не оперируют. Потому что боятся сделать им больно — и из-за этого страза боятся родню не вылечить. Вы же занимаетесь примерно этим, и родней у вас выступает вся страна — но вы способны отключить свои привязанности и операцию все же необходимую произвести. Выглядит это иногда крайне жестоко, лично я на такое не способна…
— А я, по вашему, способен…
— Да, и это лишь повышает уровень моего доверия к вам.
— Интересно, почему.
— Почему… Потому что из всех тех, кого я знаю, хотя бы и не лично, вам двоим разглашать секреты не выгодно ни в каком разрезе. Ни с финансовой точки зрения, ни с политической, ни с личной.
— Думаю, что товарищ Куйбышев…
— Ему тоже выгоды в этом нет, но вот в личном плане… Он способен напиться до поросячьего визга и спьяну что угодно разболтать может.
— А вы так уверены, что я или товарищ Сталин…