Старые черти
Шрифт:
Несколько минут они лежали с включенным светом, удовлетворенно вздыхая и постанывая, как всегда после близости вот уже тридцать четыре года. В ночнике что-то тихо потрескивало, но слабый звук не заглушал шум прибоя, который раздавался довольно близко, — прилив вновь почти достиг верхней точки.
— Славный был денек, — сказал Алун. — Я уже забыл, как здесь хорошо.
— Я рада, что у тебя пошла работа.
Он шикнул на жену и скорчил недовольную мину, но не так убедительно, как раньше.
— Им не удалось испоганить это место полностью.
— Тебе, должно быть, здорово полегчало, ну или хотя
— Что? Да, но утром нужно будет еще раз взглянуть.
— Думаю, тебе стоит пару дней никуда не ездить и просто отдохнуть.
— Да, было бы неплохо…
— Мне кажется, ты немного осунулся, совсем чуть-чуть. Тебя ничего не беспокоит?
— Нет. — Он не собирался говорить о Гвен, особенно сейчас, когда у них уйма времени и разговор явно затянется. Лучше найти несколько минут перед приездом съемочной группы. — Нет, все в порядке. Разве что задумался: интересно, долго ли еще здесь будут подавать виски точно по моему вкусу?
— Ну и хорошо.
Судя по голосу, слова мужа ее не успокоили. Немного помолчав, Алун спросил:
— Когда они завтра приезжают?
— Около двенадцати. Похоже, Чарли не хочет начинать пить с самого утра.
— Понятно. Ладно, надо бы поспать, раз уж я решил хоть что-то успеть до их приезда.
Мысль о телесъемках вдруг напомнила еще об одном незаконченном деле: он не выяснил, кто такой Блетин Эдвардс, который, по словам юного олуха из паба, куда хуже Алуна, хотя плохо, что их вообще сравнивают. Имя показалось знакомым, а все остальное выскочило из памяти. Вот ведь напасть — посреди ночи думать о каком-то жалком выскочке!.. Так ничего и не вспомнив, Алун заснул.
2
Утром Алун встал рано и сходил за газетами. На обратном пути он остановился посмотреть на гавань в свете бледного солнца, несколько раз глубоко вдохнул и подумал, что если промышленное загрязнение когда-то здесь и ощущалось, то теперь от него не осталось и следа. На ум Алуну стали приходить другие мысли, в основном о быстротечности времени, возрасте и дальше в том же духе, и он решил, что пора домой, подкрепиться. Обильный завтрак с повышенным содержанием жира состоял из двух вареных яиц на поджаренном хлебе и жареной картошки с беконом и помидорами. За едой Алун увлеченно разгадывал кроссворд в «Таймс».
— Га-ди-на, — бормотал он, вписывая слово. — Не подходит… А, вот! Га-дю-ка!
Чуть позже Алун сел за машинку и написал еще полстраницы диалога, правда, довольно небрежно — так, наброски. Сосредоточиться на работе не удавалось: он прекрасно себя чувствовал, море блестело под яркими солнечными лучами, и должны были вот-вот приехать Софи и Чарли. Несколько раз Алун вскакивал из-за стола, уверенный, что слышит их голоса. Когда гости наконец прибыли, он выбежал им навстречу с приветственными возгласами, отобрал чемоданы и проводил в дом. Те, кто хорошо знал Алуна, говорили, что убедительнее всего он демонстрирует свои чувства, когда на самом деле рад встрече, — так и хочется ему поверить.
Алун, подобно другим восторженным хозяевам, имел собственное представление о том, как нужно принимать гостей. Норрисов усадили в гостиной, подали кофе и выпивку, восхитились их подношением — свежей кумжей, приобретенной сегодня утром на Хэтчери-роуд, и солодовым виски крепостью пятьдесят семь градусов с острова Айла. Потом женщины удалились на кухню. Алун налил Чарли еще и спросил:
— Слушай, ты не мог бы кое-что для меня сделать?
— Сразу предупреждаю: я девушка приличная, на извращения не соглашусь.
— Нет, тут…
Алун заготовил речь заранее, но слова застревали в горле.
— Понимаешь, я тут начал писать роман, по-настоящему серьезный, не какую-нибудь дешевку на потребу публики. Выходит вроде неплохо, но мне самому судить трудно. Если бы ты просмотрел первые страницы, быстренько, особо не вчитываясь, просто чтобы…
— Чтобы сказать, чушь это или нет.
— Точно.
— Ну…
Чарли отвел глаза. Алуну показалось, что приятель выглядит помятым, хотя ни синяков, ни царапин видно не было — словно его долго колотили дубинками, обернутыми чем-то мягким.
— Если мне будет позволено выразить честное…
— А я, черт возьми, и не напрашиваюсь на комплименты! Конечно, ты должен сказать то, что думаешь. Чарли, пожалуйста. Давай, старина, соглашайся: кроме тебя, помочь некому.
— Лишь бы ты… Ну хорошо. Где рукопись?
— Вот, только пока не смотри. Через несколько минут я провожу наших дам в деревню, где мерзостные лавки и гнусные ларьки отвращают взор убожеством предлагаемого товара. Однако он совершенно бесполезен и продается. Что еще нужно женскому сердцу? В общем, встретимся в «Отеле Уайта» примерно через полчаса или сорок пять минут. Если у тебя закончится вода, то в кране ее полно.
Алун, одетый, помимо всего прочего, в новый кашемировый свитер, выполнил почти все обещанное, но, перед тем как отправиться в паб, заглянул в «Книги Бридана». Вреда от этого не будет, решил он, а сидеть в пабе одному — радости мало.
Едва Алун вошел в магазин, как его узнали и бросились пожимать руку. Все покупатели хотели получить автограф, откуда-то неожиданно появился экземпляр его старой книги «С точки зрения кельта», и Алун непринужденно подписал томик. Из задних комнат посмотреть на Алуна Уивера вышла старуха в переднике с надписью «Уэльс, Бирдартир, "Книги Бридана"» (больше никакой связи с книготорговлей в ее облике не угадывалось). Он покинул магазин с книгой о бунтах «дочерей Ревекки», [45] за которую с него не взяли денег, и подумал, что все его тревоги совершенно беспочвенны.
45
Восстания в Южном и Среднем Уэльсе, которые подняли местные фермеры и сельскохозяйственные рабочие в ответ на несправедливое налогообложение.
Паб постепенно заполнялся посетителями. Алун сел туда, где они с Рианнон сидели накануне, и оглянулся в тщетной попытке найти вчерашнего олуха в белой шляпе. В теперешнем своем состоянии он с удовольствием дал бы ему отповедь — одной левой, как какой-нибудь «черный пояс». Алун уже начал думать, что напрасно оставил приятеля наедине с бутылкой виски, когда в зал вошел Чарли собственной персоной. За последний час его лицо как будто слегка разгладилось, несомненно, благодаря успешной борьбе с похмельем. Выражение оставалось непроницаемым.