Старые черти
Шрифт:
— Кто такая… ах да, уборщица, ее дочь! Понятно.
— М-м, так что ты о ней думаешь?
— Даже не знаю. По-моему, вполне приятная, я и видел-то ее всего минуту. Почему я вообще должен о ней что-то думать?
— Нет, ничего. Просто сможет ли она как следует присматривать за Нелли, как ты считаешь?
— Господи, так ты о щенке? Думаю, да. То есть я хочу сказать, что на вид там довольно прилично. Чисто. В общем, я…
— Хорошо. — Голос Рианнон дрогнул. — Я ведь не могла взять щенка с собой, правда?
Алун решил, что теперь ясно, ради чего затевался весь разговор.
— Нет-нет, — сказал он, нахмурившись от одной мысли о собаке. — Даже не обсуждается.
— Пока они такие маленькие, их на минуту
— Вот обрадовала! Нет, конечно. Если бы ты ее привезла, то сама бы не отдохнула.
— Угу. Ты собираешься поработать над своими записями?
— Да, просмотрю.
Он всегда держал ее в курсе своих литературных планов, хотя бы примерно. Что же касалось радиопередач и неожиданных поездок, которые могли бы потребоваться для работы, то о них он предпочитал не рассказывать.
— Удачи, милый. Вернусь где-то через час.
Рианнон ушла. Точно, ей хотелось услышать, что она была права, оставив собачонку дома. Совершенно нормально и понятно. Алун потянулся к толстому конверту на столе, но замер с тяжелым вздохом. Перед разговором о собаке был еще один момент, чушь какая-то. Что-то про Ингрид. Да он почти и не разглядел эту особу — ну женщина лет сорока, небольшого росточка, бледная, вот и все. И речи не может быть…
Он издал сдавленный крик, потом, вспомнив, что в доме никого больше нет, громко выругался. Его взгляд упал на ящик с книгами, который стоял на полу, на потертую мягкую зеленую обложку «Тезауруса».
— Какая нелепость! — озвучил Алун свои мысли. — Вздор, чепуха, глупости, чушь, бред. Фулбри! [42] Расскажи это своей бабушке. Credat Judaeus Apella. [43]
Если Рианнон затеяла разговор, чтобы выяснить, нравится ли ему Ингрид, если она действительно думает, что он может завести интрижку с дочерью уборщицы, то у нее явно не в порядке с мозгами. Разве что Рианнон стала догадываться о его похождениях, а значит, даже если подозрение беспочвенно в этом случае, сглупил где-то он. Неужели придется со всем покончить, и не из-за того, что он не хочет или не может?
42
Чепуха! (валл.)
43
«Пусть этому верит иудей Апелла» (лат.). Фраза из «Сатир» Квинта Горация Флакка, означающая «Пусть верит кто угодно, только не я».
На ум пришло сразу несколько неприятных мыслей. Самой отчетливой была одна: любой здравомыслящий человек решил бы, что он с жиру бесится, бегая на сторону от Рианнон. Но ему никогда не хватало здравого смысла… И тысячу раз все сходило с рук. Алун надеялся, что неподготовленный ответ на вопрос об Ингрид свидетельствует о его невиновности. В противном случае ему нечего сказать в свою защиту. Он схватил конверт почти с жадностью.
Прежде чем Алун осмелился вытащить рукопись, его манера поведения резко изменилась, став нарочито небрежной и ленивой. Он склонил голову набок, поднял брови, прищурился и опустил уголки рта, затем со снисходительной усмешкой отогнул клапан конверта и скользнул взглядом по странице, делая вид, будто вот-вот уснет от скуки. Прочитав несколько строк, он дернулся, словно пробуждаясь от сна, и сделал наконец то, о чем мечтал еще минуту назад: вскочил со стула, торопливо глотнул виски и вернулся на место, не забыв долить стакан. Сев за стол, Алун сгорбил плечи, уставился на залив и начал рассуждать.
Конечно, первая пара предложений напоминает вступительные фразы десятков рассказов и романов, написанных валлийцами в первой половине века. В этом-то и вся соль — подчеркнуть преемственность, отказаться от малейших намеков на модернизм и показать, что жизнь в местных поселках во время всеобщего упадка никуда не делась, а, наоборот, приобрела новый ироничный смысл. Замысел, несомненно, достойный, но вот удалось ли его воплотить, хотя бы отчасти? Может быть. Подобно Сократу, спокойно и весело выпившему цикуту — Алун помнил, что где-то об этом читал! — он поставил пишущую машинку на стол и начал с самого начала.
Первые пять минут Алун работал сосредоточенно и напряженно, как будто обезвреживал взрывное устройство, затем немного успокоился. Время от времени он морщился и что-то исправлял, кривился, словно от боли, или таращил в недоумении глаза, но несколько раз кивнул и даже невесело рассмеялся. Через час вернулась Рианнон и застала его за пишущей машинкой, из которой торчал лист бумаги с четырьмя строчками наверху. Когда Алун поднял голову, жена спросила:
— Ну, как дела?
Алун свирепо нахмурился и поднял руки со скрещенными пальцами.
— Есть смутное предположение, — признался он театральным шепотом, — что не весь текст совершенно безнадежен.
— Замечательно!
— Нет-нет, ничего подобного, пока только предположение. Нужно еще работать и работать. Я тут подумал, что нужно поднажать, пока есть желание, иначе все заброшу и начну заниматься какой-нибудь ерундой. О нет, девушка, соблюдай дистанцию! — воскликнул он, заметив, что Рианнон собирается его обнять. — Попозже, если до этого вообще дойдет.
— Все равно хорошо, правда? — Она замерла у подножия лестницы. — Слушай, тут такое дело…
— Что еще? — спросил он брюзгливо. Рианнон состроила плаксивую гримасу.
— Дороти звонила, когда ты отводил Нелли к Ингрид… приглашала нас сегодня в гости… и я не смогла придумать, почему мы не придем… а потом она спросила, можно ли им с Перси заехать завтра вечером… и я не смогла ей отказать… прости…
Заполняя все паузы крепкими ругательствами или негодующими воплями, Алун дождался, когда Рианнон закончит, и спросил:
— Кто еще будет? Шан, или Гарт, или старина Оуэн Томас, или эта дура Эйрвен Сперлинг, или… Потому как если…
— Я ничего не могла сделать, прости.
— Конечно, глупышка! — сказал Алун, обнимая жену. — Нужна танковая дивизия с авиационной поддержкой, чтобы отпугнуть эту старую кошелку. Ничего, справимся. Повезло еще, что утром удалось поработать. А теперь выпей, джин и тоник уже на подходе. Давай, мин, [44] ты на отдыхе.
Прошло несколько минут, пока Алун заканчивал абзац, а Рианнон накрывала к обеду. Они поели и хорошо выпили (особенно Алун), потом Рианнон заявила, что скучает по щенку почти так же сильно, как когда-то по девочкам, и ушла отдыхать. Покопавшись на книжных полках, Алун нашел сборник рассказов о жизни Кардиганшира в тридцатые годы, написанных неким валлийцем, чье имя он едва вспомнил, — как раз то, что надо, особенно сейчас! — и роман Алистера Макалпайна в мягкой обложке о налете на штаб-квартиру гестапо в Голландии. По последней книге сняли художественный фильм, и к тому времени, когда Алун задремал в потрепанном кресле у крошечного камина, полковник (Ричард Бартон) и командир авиационного крыла (Тревор Говард) уже сверяли часы, чтобы нанести удар. Проснувшись, Алун тут же снова заснул, а когда пробудился еще раз, отнес Рианнон чашку чаю. Написал строчек десять диалога, пока жена бездельничала, затем они отправились на прогулку.
44
Детка (валл.).