Старый Петербург. Адмиралтейский остров. Сад трудящихся

Столпянский Пётр Николаевич

Выше мы уже указали на причины возникновения Адмиралтейской площади — это был гласис устроенной Адмиралтейской крепости, но гласис крепостей по инженерным законам простирался на 300 сажен, на это расстояние около крепости не разрешалось возводить построек; гласис Адмиралтейской крепости разрешили несколько меньше, он равнялся всего-навсего 80 саженям, в чем можно легко убедиться, смерив расстояние от Адмиралтейства до линии домов по современному плану. Уменьшение расстояния гласиса понятно: на серьезное стратегическое значение Адмиралтейской крепости не обращали внимания даже в первые дни ее существования, в этой крепости все видели одну только декорацию, и понятно поэтому, что не слишком строго придерживались требований военных законов. Обыватель, как и должно было ожидать, делал попытки захватить себе местечко и построиться, но крутые меры, предпринятые Петром Великим с самого начала, удержали обывателя от построек, и Адмиралтейская площадь сохраняла свой вид громадной обширной площади. Конечно, она была не мощена, и весною и осенью это было непролазное болото, зимой никто на пей не чистил снега, проезд был тяжел от сугробов, а летом эта площадь кое-где зарастала травою, но на большей части своего пространства представляла, как любил выражаться петербуржец, «Петербургскую Сахару», по которой порывы ветра поднимали целые облака пыли. К 16 апреля 1721 года относится первое мероприятие по урегулированию площади, состоялось повеление «рассадить деревья по большой перспективной дороге, идущей от Адмиралтейства» [86] . Большая перспективная дорога это — современный Невский проспект, который вовсе не был все время главной улицею столицы, а просто-напросто дорогой, соединяющей Адмиралтейство со старою Новгородской дорогой, чтобы было удобнее перевозить доставляемые к Адмиралтейству грузы из центра России. Так вот в 1721 году определилось

современное положение Невского проспекта, но это была не улица, обстроенная домами, а дорога, обсаженная березами. Ниже мы скажем более подробно о метаморфозе, происшедшей с перспективной дорогой, превратившей ее в лучшую улицу, и приведем план того времени, пока удовлетворимся указанием, что в 1721 году Адмиралтейская площадь разделилась на две неравные величины. Эго проведение аллеи послужило к очередному очищению Адмиралтейской площади от строений, обыватель снова застроился, и 24 октября 1721 года [87] последовало повеление «о очистке луга около Адмиралтейства от всякого строения». Затем последовало еще одно новое распоряжение, которое, как нам кажется, никогда не было приведено в исполнение, оставалось только в виде сенатского указа [88] : «объявленное генерал-полицмейстером Девиером высочайшее повеление о вырытии пруда на Адмиралтейском острове на лугу»; пруд этот хотели выкопать для пожарных предосторожностей, во время пожара должно было брать из него воду, но об этом пруде в дальнейшем нет никаких указаний, и он не сохранился ни на одном из планов Петербурга. Затем, наконец, была узаконена и самая граница площади: 3 августа 1726 года последовало опять таки сообщение из кабинета Иваном Черкесовым генерал-полицмейстеру Девиеру «высочайшаго повеления о дозволении строить каменные дома на Адмиралтейском острову кругом луга и площади» [89] . Конечно, не нужно думать, что постройка домов около площади началась после 3 августа 1726 года, конечно, нет, обыватель начал строиться гораздо раньше, и высочайшим повелением было узаконено только то, что существовало de facto. Эта линия домов долгое время носила название Большой Луговой улицы. Она начиналась там, где Миллионная улица выходила на нынешнюю Дворцовую площадь, т.-е. там, где теперь здание архива бывшего Государственного Совета, и шла вдоль берега Мойки к нынешней арке Главного Штаба, приблизительно по левой стороне домов нынешней улицы Герцена в части между аркою и Невским проспектом, правой стороны Морской улицы, не существовало в то время, она застроилась позднее, не было и левой, солнечной, стороны Невского проспекта, существовала только правая сторона, которая и звалась Большой Луговой, она и обходила Адмиралтейскую площадь вплоть до нынешней Вознесенской улицы.

86

Архив Морск. Министерства, д. Адм. Кол. 4 (III), л. 136.

87

М. И. Р. Ф., ч. IV, стр. 477.

88

О. Б., № 1570.

89

П. С. 3., № 4943.

Прошло десять лет, и в 1736 году снова обратили внимание на Адмиралтейский луг. Комиссия от петербургского строения, в числе первых полученных ею задач, должна была заняться и вопросом о Адмиралтейском луге. Обсуждение и выработка проекта заняли три года, и 30 января 1739 года появилось на столбцах «С.-Петербургских Ведомостей» следующее извещение [90] : «По именному ее императорского величества указу от 20 Апреля прошлого 1738 года (здесь указом был назван «доклад комиссии от строения об устройстве Адмиралтейского острова»). Велено Адмиралтейской луг обсадить из мелких дерев бруствером или живым плетнем, и на том же лугу, против второй и третьей перспективы, посадить деревья, таким образом, как первая перспектива обсажена, а по представлению архитекторскому на живые плетни потребно к будущей весне липовых деревьев, толщиною в диаметре в 1 и в 1¹/₂ дюйма 1.600 дерев, и с тем, кто желает оные липовые деревья ставить, те-б для договору являлись в главную полициимейстерскую канцелярию заблаговременно». Но являвшиеся в полицмейстерскую канцелярию садовники узнавали, что хотя подряды нужно заключать, но что денег у полицмейстерской канцелярии не имеется. Однако, Адмиралтейский луг был очень на виду, Императрица из окон своего дворца могла наблюдать за обсаживанием луга и, видимо, этим делом интересовалась, в результате чего 1 сентября 1740 года последовал новый указ [91] : «Об отпуске 2 т. р. на покупку липового леса для засаживания Адмиралтейского луга и Большой Луговой улицы, идущей от Вознесенской перспективы». Но, деньги так и не были отпущены, и обсадка аллей через луг по направлению 2-й перспективы, т.-е. Гороховой улицы и 3-й перспективы, т.-е. Вознесенского проспекта так и осталась в проекте,— бруствер кругом всей площади, как кажется, был насажен, по крайней мере мы спустя значительный промежуток времени, а именно 24 марта 1750 года, встречаемся с распоряжением, в котором название «бруствер» заменено более русским «палисадом», а именно [92] : «ее императорское величество соизволила указать около палисада к Адмиралтейству никого ходить и лежать на глассис не пускать», таким образом палисад существовал, он к тому же довольно явственно виден и на гравюрах Махаева того времени. Был ли этот палисад из живой изгороди или из тумбочек и жердочек, трудно сказать. В первые годы своего царствования Елизавета Петровна решила утилизировать Адмиралтейский луг для чисто-хозяйственных целей — «об отводе места для пастбища придворных коров на Адмиралтейском лугу [93] », таким образом коровы, изображенные на одной из гравюр Махаева «Зимний Дворец», явились не плодом фантазии художника, а соответствовали реальной действительности. Такая коровья идиллия продолжалась до начала 50-х годов, когда приступили к замощению Адмиралтейского луга. Трудно допустить, что мостили весь луг целиком, более вероятно, что первое время мостили по направлению вышеуказанных перспектив, затем вкруг всего луга на некоторое расстояние, замостить последнюю дорогу нужно было хотя бы для проезда к Дворцовому мосту, на Английскую набережную, а через мост и на Васильевский остров, ведь проезда по набережной около Адмиралтейства, не существовало, там на линии проезда далеко входили в Неву два грозные бастиона, но обе стороны Адмиралтейства. К концу царствования Екатерины II Адмиралтейская площадь хотя скверно, но замостилась.

90

С. П. В., 1739 г., стр. 71.

91

Сенатский Архив, т. II, стр. 92.

92

Журнал генерал-адъютантов, т. I, стр. 196.

93

Архив Морского Министерства, д. Экипажной Экспедиции, № 66, л.л. 59—66, 25-31, 32, 54, 55—58.

К сожалению, мы не могли пока определить, когда же Адмиралтейская площадь приняла свой специфический характер и стала тою площадью Петербурга, на которой два раза в году на масленице и на Пасхальной неделе воздвигались балаганы и устраивалось специальное народное гулянье. Надо думать, что оно узаконилось со времени Александра I, когда об этом гулянии мы читаем следующие строчки [94] :

«Первою отличительностью нынешнего гулянья под качелями была необыкновенно теплая погода, светлые дни, продолжавшиеся постоянно во всю Светлую неделю, что некоторым образом вознаградило худую масленицу, недопустившую народ воспользоваться тогда и обыкновенною даже национальною забавою — катанием с гор. Зато ныне он мог предаться всем удовольствиям, всем веселиям и тем более еще, что никогда не было такого множества комедий, такого разнообразия качелей, каруселей и т. п., кои были несравненно лучше прежнего устроены, а многие из первых столь занимательны, что привлекали всеобщее любопытство. Поутру лубочные (так Свиньин почему-то называл балаганы) посещаемы были высшим классом людей, и скажу признательно, что не без приятности мы заметили сие сближение состояний, сей пример простому народу — веселиться невинным образом. Некоторые из лубочных достали в продолжение недели более 10.000 р. и не одна менее 5.000 р. Каждая качель вырабатывала 100 и более рублей в день. Императорская фамилия удостоила в последний день своим воззрением сие национальное гуляние. День сей украшался также особым великим множеством экипажей (до 2.500) разнообразных упряжью, превосходящих один другого красотою лошадей и фасоном карет, колясок, кабриолетов и т. п. С удовольствием заметим также отличное устройство и красоту придворных экипажей, в коих катались воспитанницы

училища ордена Св. Екатерины и Общества благородных девиц, что при Смольном монастыре, а многие рассказывали о вежливости (galanterie), сделанной им при сем г. шталмейстером кн. Долгоруким. В каретах нашли девицы сумки, полные конфект — первых угощала таким образом княгиня, как бывшая воспитанница Екатерининского института, вторых — князь».

94

Отечественные Записки, 1822 г., № 5, стр. 296.

Вот одно из первых описании тех гулянии, которые устраивались на Адмиралтейской площади. Как видим, посещение этих гуляний, назначенных для простого народа, людьми высших классов было для этих последних своего рода обязанностью; посещая эти гуляния, российские бары считали, что они сближаются с народом, — это раз, а во-вторых, дают народу благой пример, как веселиться народу «невинным образом», без неудержимого пьянства. Вот почему и царская фамилия считала своим долгом показаться и удостоить своим воззрением «национальное гуляние». И почти все Николаевское время мы встречаемся с заметками вроде следующей [95] : «Неоднократно имели мы счастие посреди веселящегося народа видеть императорскую фамилию, государя, государыню, великих княжен. В субботу ездил на гулянии верхом великий князь наследник престола в красивом казачьем мундире и приветливо кланялся ликующему народу».

95

Северная Пчела, 1831 г., № 198.

Как видим, способ сближения с пародом был очень прост. Покажись на балаганах — и вкусишь русского духа. С течением времени стало признаком хорошего тона принять то или иное участие в масленичном гулянии, и публицист Николаевской эпохи с большим удовольствием печатал у себя в газете следующие строчки [96] :

«Если гречневые блины с уральскою икрою вас еще не пресытили, если утренние и вечерние спектакли оставили вам на этой педеле время вздохнуть и перевести дух; если балы, вечера и маскарады не совсем вскружили вам голову и позволяют просыпаться к часу прогулки, — вспомните, что Адмиралтейская площадь застроена горами, качелями, балаганами, что там со всех сторон раздается шумная музыка, слышится говор, смех, пение, визг, хохот, и что, предпочтительнее перед всеми другими гульбищами, ныне только там, в нарядных санях, тянущихся длинными рядами, можно видеть черные глазки и румяные щечки петербургских красавиц. Зато вся молодежь наша с непременными лорнетами: у кого просто в правой руке, у кого висящий под бровью без всякой подпорки — толпится около экипажей до самых сумерок, пользуясь прекрасною теплою погодою, редкою гостью нашею под 60° северной широты.

96

Там же, 1840 г., № 44, стр. 165.

«Скажите, пожалуйста, почему подрядчики, принимающие на себя постройку балаганов, строят их так же, как бобры, всегда в одном и том же виде, по тем же планам и по прежним фасадам? Правда, если после вкусных блинов, поливаемых благотворным бургонским вином, кто-нибудь заснул в последнее воскресенье сырной недели прошлого года, таким крепким сном, что мог бы проспать целый год и, проснувшись, в первое воскресенье нынешней масленицы отправился на Адмиралтейскую площадь, тому непременно показалось, что он проспал лишь одну ночь и еще накануне гулял перед теми же самыми балаганами. К этому должно еще прибавить, что репертуар балаганов почти без изменений каждый год один и тот же. Кто должен знать эту горькую истину лучше нас, обязанных ежегодно два раза прогуливаться с пером в руках, проталкиваясь между самою тесною толпою!

«В нынешнем году находим мы попрежнему Легата в самом большом балагане, 2 или даже 3 общества волтижеров, Раббо, Клейнштейн и Бомбов, отличавшийся проявлением народности в вольтижировании, космораму Лексы, зверинец, кукольный театр, несколько геркулесов и т. п. Интересны на площади фокусник Мегкольд с своею корсиканскою лошадкою. Мы ее не видели с прошлого года и ныне нашли в ней успехи, изумляющие в ее понятливости. Так, например, при новом курсе денег ей гораздо труднее прежнего означать цену серебряной монеты, но несмотря на то, она не хуже денежных сидельцев и таблиц, знает весь нынешний лаж». (Поясним: в это время с ассигнаций перешли на серебро, и для перевода одной системы в другую требовались довольно замысловатые исчисления).

После такой вступительной статьи на первой неделе поста считали нужным поместить небольшую заметку такого содержания [97] : «Всех более посетителей было у Легата в 45 представлениях 26.182, менее всего в космораме Берга — 1.080, с гор скатывалось до 9.700, на качелях и каруселях было 4.745 человек, публики было 133.550 человек, пьяных 45».

Последняя цифра, колеблясь в пределах от одного десятка до пяти десятков, но никогда не достигая даже 100, приводила в восторг охранителей того времени, захлебываясь, с диким восторгом восклицали они: Европейцы, берите с нас пример! На 133.550 человек гуляющих всего - навсего пьяных 45 человек! Конечно, каждый знал, что это дутые цифры, что на масленице весь Петербург опивался, что пьяных было без конца, но официальная статистика давала цифру 45, и официальные, правительственные писатели ничтоже сумняшеся восхищались этой статистикой!

97

Там же, 1840 г., № 48, стр. 90.

В цитируемой нами статье Федор Кони совершенно правильно подметил одно свойство этих народных гуляний: одни и те же программы, один и тот же внешний вид. И это обстоятельство наблюдалось не только в Николаевское время, оно было и в наши дни, вплоть до того момента, когда, боясь конкуренции балаганов, учрежденному для отвлечения от пьянства простого народа Народному Дому, запретили балаганы.

Новинки на балаганах были очень редки. Так, в 1842 году [98] отмечали, что «появилась карусель, устроенная в виде цепи экипажей железной дороги; в красивом возвышенном павильоне видите вы дымящийся паровоз с кондуктором и за ним обычную цепь красивых и пестрых вагонов, наполненных не только детьми, но и их маменьками и тетушками» или иногда погода издевалась над петербуржцами, и фельетонист мог написать [99] : «Знаете ли, что у нас будет под качелями на Светлый праздник ? Ледяные горы! Извольте посмотреть и полюбоваться. Но сегодня видеть еще нельзя; тайна, т.-е. лед прикрыт простынею. На улицах, не взирая на сильную очистку их, неизвестно, что такое : ни снег, ни грязь, ни лед, а все вместе — ездить нельзя решительно ни на чем, так станем кататься с гор по льду! Этого мы еще не видывали в Светлый праздник!»

98

Там же, 1842 г., стр. 349.

99

Там же, 1844 г., стр. 275.

Один раз в Николаевскую эпоху, и два раза в последующее время балаганы были омрачены пожарами. Два раза балаганы горели или ночью, когда представлений не было, или в промежуток времени между масленицею и Святою неделею, когда дума была настолько любезна, что разрешала балаганщикам не ломать их балаганов, ведь последние обыкновенно строились на педелю, в чистый понедельник подрядчики должны были очистить площадь, приведя ее в первоначальный вид. Жертв этих двух пожаров не было. Но пожар балагана Лемана в 1836 году сопровождался громадным количеством жертв. «2 февраля, — так сообщала «Северная Пчела» [100] , — начались народные увеселения на Адмиралтейской площади по случаю наступления сырной педели. Но этот первый день празднеств ознаменовался большим, большим несчастием: сгорел большой балаган Лемана, и при сем случае погибло значительное число людей. Для прекращения ложных толков и предупреждения преувеличенных, опишем дело, как оно происходило, во всей точности, по сообщенным нам официальным сведениям. Это было в начале 5 пополудни. В балагане Лемана начиналось представление. Вдруг действующие в пантомине актеры, одеваясь в отдельной каморке, увидели, что от одной лампы, слишком высоко подвешенной, загорелись стропила. Желая заблаговременно предостеречь публику, подняли занавес, чтобы показать ей приближающуюся опасность; в то же время было открыто настежь. 8 широких дверей, и все зрители, находившиеся в креслах, 1 и 2 местах, выбрались заблаговременно. И остальные могли бы выйти без вреда, если бы при этом не случилось неизбежной в таких случаях суматохи. Пламя появилось с правой стороны балагана, если смотреть от здания присутственных мест, и на этой же стороне находились широкие выходы, но зрители, наполнявшие амфитеатр, все бросились влево, по узким лестницам, к тесным дверям. Шедшие впереди были сбиты с ног задними, эти были опрокидываемы в свою очередь. Таким образом дверь вскоре загромоздилась, и нельзя было найти выход. Упавшие задыхались от напора других. Между тем пламя обхватило весь балаган, крыша обрушилась и покрыла толпу горящими головнями. Из 460 слишком человек, наполнявших балаган, лишилось жизни 121 мужчина и 5 женщин, 10 тяжело ушиблено, но подают надежду на выздоровление».

100

Там же, 1836 г., стр. 109.