Старый замок
Шрифт:
Поэтому рано утром, когда весь дом спал, я нацепила на себя три самых лучших платья, прихватила скромные сбережения и украшения и удрала через крыши хозяйственных построек, где иногда пряталась, чтобы выплакаться без свидетелей. И где давно уже изучила каждый уголок и нашла неприметные лазейки. В тот день я еще верила, что сумею добиться справедливости, если правильно возьмусь за дело, и именно это соображение и привело меня в "Женские тайны".
– Разумеется, ты можешь подать прошение, - с сочувственной усмешкой пояснила мне Луизьена спустя год после того, как я стала Эвелиной Бенро, - и дознаватели начнут расследование. Но саму тебя немедленно отправят к дядюшке, так как по закону
Тогда я ей просто поверила, а позже, выслушивая истории и жалобы клиенток, отчетливо осознала правоту приобретенной тетушки. Девушки, и знатные и простолюдинки, не имели почти никакой свободы выбора, отцы, деды, дядья и братья старались пристроить их как можно скорее, и как я начала понимать к двадцати годам, вовсе не ради счастья дочерей и сестер. Основным, хотя и завуалированным поводом такого рвения всегда оказывалась жадность, ведь за "старых дев" такие же прижимистые женихи просили большее приданое. А если вспомнить, что девушку придется кормить, одевать и развлекать лишних пять- семь лет, то и вполне понятно стремление пристроить ее сразу после пятнадцатилетия, с какого разрешено вступать в священный союз.
Купальня оказалась последним помещением перед сенцами черного входа, дальше коридор делился на две лесенки. Одна вела вниз, другая наверх, и это значило, что потолки в комнатах для прислуги вдвое ниже, чем в гостиной и столовой. Ради интереса я сделала несколько шагов и приоткрыла первую дверь. Очень узенькую, скудно обставленную комнатку вполне можно было бы назвать кельей для монашек, это ее ничуть не оскорбило бы.
В конце лесенки ведущей вниз нашлось две такие комнатки, причем оконца в них были прорезаны под самым потолком. В верхней части комнатки были чуть шире, и их было три, одна, как я поняла, была расположена над купальней и сенцами. Несколько минут я стояла, рассматривая неказистые деревянные кровати с набитыми сухой травой тюфяками, узкие оконца, и сундуки для вещей, стоящие возле крохотных тумбочек и служащие сиденьем, и начинала краснеть, как застигнутая за облизыванием ложки горничная.
Лишь теперь до меня дошло, как тесно и неудобно ютилось здесь семь или восемь привыкших к удобству "рыбаков" и как досадовали они на мое упорное нежелание сдать несколько просторных спален. Но тем не менее расплатились очень щедро, и значит для них очень важно сохранить свою "рыбалку" в тайне ото всех. И в таком случае я должна завязать сто узелков на воображаемом платочке, куда спрячу все воспоминания о произошедших за последние три дня событиях.
Иначе не спасет нас с Кышем ни удаленность этого места, ни умение бросать дротик. А кстати, где у меня Кыш?
Глава 7
Вылетев спаленки для прислуги, я промчалась в сени, распахнула дверь и выскочила на крыльцо. Утреннее, промытое вчерашним дождем солнце щедро заливало двор теплыми лучами, травка, не примятая ни одним сапогом, бодро зеленела, а у одного из неопознанных мною хозяйственных строений Кыш увлеченно поедал из широкой бадьи что-то явно привлекательное для него.
Не помня себя от отчаяния, я ринулась туда, срывая горло грозным
Но не стал, и теперь я понимаю, почему. Сначала ему нужно было подыскать место для своих друзей, потом навести порядок в моем доме. И сегодня утром, едва закончив все дела, лорд Хаглен ринулся спасать меня. От холода, от голода... ведь знать об умениях Кыша рыбачить он никак не мог.
– У!
– тихонько муркнул зверь, оттесняя меня от бадьи, но я и сама уже отступила, осознав, как это было бы неправильно, сначала спасти нас, а потом отравить.
Если бы он хотел нас убить, то вполне мог бы перенести не сюда, а севернее, в непроходимые болота, полные неистребленной нечисти.
Мне вдруг отчетливо вспомнилось светившееся во взгляде магистра разочарование, и душу опалило запоздалой досадой. Вот бывает у меня такое. Не сразу понимаю, чего именно ждет от меня человек, а лишь намного позднее, спокойно обдумав встревожившие взгляды или слова.
И теперь точно знаю, Хаглен надеялся на разговор, может на мои упреки или просьбы, неважно. Лишь бы у него была возможность, не опускаясь до оправдания, объяснить мне насколько сильно я ошибаюсь.
И это самое распространенное человеческое заблуждение, по определению Луизьены.
– Если бы люди могли спокойно жить, никому не объясняя своих обид и желаний, - всегда огорченно вздыхала тетушка, доказывая очередной упрямой клиентке ее неправоту, - то так и остались бы немыми, как рыбы. А поскольку все мы говорим, значит без этого человечеству просто не выжить. И хотя молчуны еще встречаются, но жизнь у них стократ сложнее чем у тех, кто умеет договариваться.
– Как ты была права, тетушка!
– сердито вздыхала я, направляясь к дому, - жаль только, некоторые под маковку набитые тайнами магистры не знают таких простых вещей.
В следующие три дня я жила так, как мечтала, покупая Глоэн. Вставала с постели, когда солнце уже успевало прогреть воздух и камни крылечка, неспешно умывалась и завтракала чаем и горячими лепешками, как выяснилось, незваные квартиранты оставили солидный запас продуктов.
В основном муки, жира, круп, сыра и копченостей, и я невольно виновато хмурилась каждый раз, когда отрезала ломтик окорока или зачерпывала из ларя миску муки. Хотя чаще я просто жарила рыбу, Кыш каждый день притаскивал на крыльцо полусъеденные тушки огромных карпов и сигов. Все, что нами не съедалось, я солила и вешала сушить. Хоть зимы тут тёплые и короткие, но запас еще никогда и никому еще не помешал.
Потом я понемногу наводила в доме порядок, и снова поминала мага, теперь уже недобрым словом. Незачем было так щедро прикрывать свои следы пылью. После уборки я ходила на озеро купаться, через запущенный сад можно было пройти к небольшой калитке, ведущей на незаметную от насыпи крохотную пристань.
Возле бревенчатого настила валялась рассохшаяся лодка и стояла покосившаяся купальня, заходить в которую мне не было никакой нужды. Ступени вели в прозрачную воду, сквозь которую просвечивало желтое песчаное дно, и я подозревала, что это единственное место на острове, где магистр не стал возвращать былого запустения. Кроме, разумеется, той самой дыры, через которую мы сбегали. Сейчас она была завалена камнями, валявшимися ранее под стеной, и теперь вряд ли кто-то решился бы перелезать во двор в этом месте.