Стать человеком
Шрифт:
Из обрывков разговоров, которые вели солдаты, Марика поняла, что почти все обитатели военного городка настроены против Эндре. Бегьеша чаще всего жалели, а об Эндре отзывались как о трусе. Домой она вернулась поздно, расстроенная и промокшая. Но с Эндре, несмотря на плохое настроение и страшную усталость, была добра и ласкова... В тот день Марика случайно встретилась с Петером Ковачем. Лейтенант руководил спасательными работами на одном из участков в нижней части города.
— Можно вас на минутку? — позвала Марика лейтенанта.
— Сейчас, только отдам распоряжения. — Лейтенант исчез в толпе солдат, но очень скоро вернулся.
Пройдя к церкви, возвышавшейся на холме, они остановились в защищенном от ветра месте.
— Что нового, Петер? — спросила Марика.
— Вода все прибывает и прибывает — это самая важная, хотя и неприятная новость. А тут, как назло, со стороны Австрии надвигается широкий грозовой фронт.
— Я имела в виду не это. — Девушка смущенно взглянула на офицера: — Что известно о Варьяше?
— Его ищут. Знаете, я в нем окончательно разочаровался.
— А что с Бегьешем?
— Его жизнь вне опасности. Он показал, что Варьяш первым напал на него.
— Первым? Этого не может быть! И вы поверили, что Варьяш ни с того ни с сего напал на сержанта?
— А на Новый год он тоже ни на кого не нападал? Ну да, у него было прекрасное настроение, и он просто пошутил...
— О том случае вам все хорошо известно.
— Но факт остается фактом. Вы же сами показывали, что Варьяш первым ударил тех парней.
— Выходит, он, должен был ждать, когда его ударят?! — Марика так и вспыхнула от негодования.
Посмотрев на расстроенную девушку, лейтенант перевел взгляд на солдат, работавших на плотине, и только потом вспомнил о своих собственных огорчениях.
— Послушайте, Марика, — заговорил он после небольшой паузы, — я лично на Варьяша не сержусь, хотя у меня и есть на то основания. Я всегда пытался понять его, более того, верил ему. Но скажите, как можно назвать взрослого парня, который бросает своих товарищей в беде? Посмотрите на солдат, что работают на плотине. — И он сделал жест в сторону реки. — У них служба нисколько не легче, чем у Варьяша, да и от общества они получают намного меньше, чем он. И вот эти парни борются со стихией, спасая народное добро, а Варьяш в это время где-то отсиживается. Так что же я должен думать о человеке, который не в состоянии отвечать даже за собственные поступки? Люди обычно верят тем, кто и в годину тяжких испытаний находит свое место. В настоящее время отсиживаться в спокойном уголке честный человек не может.
Марика понимала, что Ковач безусловно прав, и даже не пыталась разубедить его.
В тот день они освободились очень поздно. Домой она шла вместе с местными девушками, которые хоть и устали, но были веселы. Они вспоминали о солдатах, с которыми работали, гадали о том, кто кому понравился.
— Если наводнение продлится еще несколько дней, — пошутила девушка по имени Кати, — то местный загс не вместит всех желающих зарегистрироваться.
Марика попрощалась с девушками, и ее вновь охватил страх. «Что же будет со мной, если Эндре арестуют и осудят? — думала она. — Останусь я здесь в одиночестве... А если у меня родится ребенок? Это ведь вполне вероятно. Что тогда?..»
Дома Марика старалась казаться веселой, но обмануть Эндре ей не удалось — он почувствовал, что девушку что-то тревожит. К тому же вынужденное затворничество, постоянно испытываемый страх действовали на него изматывающе. Утром, когда Марика отправилась на работу, он подошел к окну и, чуть заметно приподняв занавеску, наблюдал за ней, пока она скрылась из вида. Затем он долго смотрел на небо, затянутое свинцово-серыми облаками, которые так низко стлались над землей, что не только скрывали холмы вдали, но и почти касались верхушек деревьев. А дождевые капли глухо стучали по оконному стеклу, раздражая своей монотонностью.
Эндре хотел было затопить печку, но побоялся, что дым, который повалит из трубы, может выдать его. Он включил радио, убавив громкость до минимума, и погрузился в свои невеселые мысли, одновременно прислушиваясь к голосу диктора, сообщающего о событиях, происходящих в мире. Потом он открыл дверь из комнаты в ванную, а в ванной форточку, улегся на диван, закурил и задумался. Собственное положение казалось ему безнадежным. С одной стороны, он радовался любви, которую так неожиданно подарила ему судьба, а с другой — сознавал, что эта же самая любовь сковывает его способность к действию. Если бы он не полюбил Марику, если бы не почувствовал себя в какой-то степени ответственным за нее, он бы мог на все махнуть рукой... и уехать... Но сейчас...
«Нет, без Марики я никуда не поеду, — думал он. — Я хочу быть всегда рядом с ней. — И тут же задал себе вопрос: — Неужели это она удерживает меня здесь? — Сам же на него и ответил: — Да, она, Марика. Жока скоро выйдет замуж. Мои невзгоды вряд ли отравят ее счастье... Ну а отец?.. Отец... В том, что со мной случилось, есть доля и его вины...»
Вечером того же дня Эндре перенес телевизор в спальню, окно которой было закрыто жалюзи, и включил его. Посмотрев новости, он вдруг почувствовал, как в душе у него растет беспокойство, а в голову приходят разные невеселые мысли. В специальном выпуске новостей сообщалось о размерах наводнения. Репортеры показывали, как работали на плотине студенты и солдаты. На какое-то мгновение Эндре даже почудилось, что он видит на экране солдат своего взвода: Анти Штольца, рыжеволосого Поллака, Керестеша и других. Он, правда, не был уверен, что это именно они, однако увиденное на экране сделало свое дело; его охватило неведомое ему до сих пор волнение.
Он выключил телевизор и нервно заходил взад-вперед по комнате, считая про себя собственные шаги, но покоя так и не обрел. Ему вдруг захотелось вышибить входную дверь и бежать куда глаза глядят, но только вперед, все время вперед, лишь бы отделаться поскорее от этой одолевавшей его безнадежности. Затем, чтобы хоть немного успокоиться, он лег, закрыл глаза и начал считать, но вскоре сбился, потому что перед его мысленным взором стали возникать обрывки картин из далекого прошлого: он видел себя мальчишкой, который дрожал от одного голоса рассерженного отца. А вот дядюшка Кальман, который строго вопрошал: «Кем ты станешь, сынок, когда вырастешь?» «Я буду танкистом...» — гордо отвечал он. И тут же возникла совсем недавняя картина и зазвучали мужественные слова присяги: «Я, Эндре Варьяш, сын трудового народа, торжественно клянусь защищать свою родину — Венгерскую Народную Республику от внешних и внутренних врагов...»
Он явственно слышал собственный голос, видел полковое знамя, видел стоящих на трибуне командиров, руководителей города, видел отца с гривой седых волос... А небо было такое голубое и безоблачное, словно стеклышко, и слова военной присяги, возносясь к небу, как бы отражались от его купола и возвращались на землю...
«..Если же я нарушу эту торжественную присягу, законы Венгерской Народной Республики или же военные законы и тем самым причиню ущерб трудовому народу, пусть меня постигнет, суровая кара...»