Стать человеком
Шрифт:
— Почему вы так решили?
Ковач рукой вытер мокрый лоб.
— Наши товарищи разговаривали с его отцом и сестрой. Оба чуть ли не в один голос заявили, что Варьяш в таком состоянии способен на любую глупость...
— Способен... — Девушка задумчиво смотрела на туман, висевший над рекой. — Им лучше знать, только этого не может быть...
Ковач поправил фуражку и как-то беспомощно взглянул на девушку:
— Может, Марика, может. Ну, пошли? Лодка ждет вас около опоры моста.
Девушки послушно двинулись за офицером. Ветер бил им в лицо, они низко пригибались, словно несли на плечах тяжелую ношу.
— Что с Евой? — спросила на ходу Марика, чтобы хоть на короткое время забыть об Эндре.
— Вчера я получил от нее письмо. Мы разводимся: другого выхода у нас нет.
— Глупости, вы же любите друг друга!
— Может, и так... Но, как мне кажется, себя и свои принципы мы любим больше, и ни один из нас ни в чем не хочет уступить.
— Неужели нельзя найти какое-нибудь компромиссное решение?
— Нельзя, — ответил Ковач. — Ева требует от меня безоговорочной капитуляции. Вот так-то...
Когда девичья бригада, возглавляемая Марикой, прибыла на хутор, вода уже добралась до него. Правда, пока она еще доходила только до лодыжек, однако перевести множество птиц на холм оказалось делом далеко не легким. Всеми работами по перевозке птиц руководила тетушка Комароми, председатель сельсовета.
Высокие тополя со стоном гнулись под ураганными порывами ветра, и Марике порой казалось, что если ветер вот-вот не стихнет, то вырвет с корнем все деревья. Около десяти часов туман рассеялся, но опять начался ливень. Вскоре склоны соседнего холма забелели от уток и гусей. На более высокие места перегоняли крупный рогатый скот, лошадей и свиней, а вслед за ними на грузовиках везли кормовое зерно. Все вокруг двигалось, кипело, бурлило...
Марика, Кати, веснушчатая Тери и еще две девушки сажали в клетки месячных цыплят и выносили их во двор, а уж оттуда по распоряжению тетушки Комароми клетки отвозили на холм.
— Не хватит нам клеток, тетя Луиза, — пожаловалась Марика. — Придется обратно освободившиеся подвозить.
— Сейчас распоряжусь, миленькая, а пока сажайте их поплотнее.
В птичнике было тепло, из-за гомона птиц здесь почти не было слышно ветра, и это в какой-то степени успокаивало. Девушки заметно повеселели, а почувствовав себя в безопасности, начали шутить. Одна из них даже запела приятным голосом:
Месяц заглянул ко мне в окошко...Остальные дружно подхватили.
— Марика, а ты не знаешь, того солдата не поймали? — неожиданно спросила Кати.
— Какого солдата?
— Того, что избил сержанта?
— Кажется, не поймали. — Марика выпрямилась. Держа на ладони желтенького цыпленка, она принялась осторожно гладить его. — А откуда ты взяла, что солдат избил сержанта, а не наоборот?
— Да говорят...
— Мало ли что говорят!
— Варьяш его фамилия... — задумчиво произнесла одна из девушек, снимая резиновые сапоги и поправляя мокрые чулки. — А это правда, что он сын известного писателя?
— Правда.
— Тогда я его знаю. Очень симпатичный парень. И сержанта-то он наверняка избил из-за женщины. Как вы думаете?
— Об этом он один знает. — Тери повернулась в сторону Марики: — Разве не так?
— Может, и так, — согласилась учительница. — А если он просто защищался?..
Кати присела на одну из клеток.
— Тогда ему незачем было бы убегать, — заметила она. — Если я, защищаясь, ударю кого-нибудь, разве я побегу? Ведь так, а?
— Не знаю, — неопределенно ответила Марика и вышла во двор, где на нее обрушился такой шквал, что ей пришлось ухватиться за ствол акации.
«Как мне убедить Эндре, что ему необходимо явиться в часть? — думала она. — Другого выхода у него нет и быть не может. Своим поступком он как бы подтвердил, что виновен, а все ведь как раз наоборот... Интересно, как отнесутся девчата к тому, что Эндре скрывался у меня?..»
Только сейчас до Марики дошло, что и она совершает преступление, скрывая Эндре, и что если его найдут у нее, то и ей придется отвечать. Единственное смягчающее вину обстоятельство — это то, что она любит Эндре...
«Если его арестуют, то уж непременно осудят и лишат свободы на несколько лет. Из школы придется уйти, так как мне уже не доверят воспитание детей... Но что же делать? Как бы поступили на моем месте другие? Я всегда думала, что благодаря любви человек обретает крылья. А мы, хотя и любим друг друга по-настоящему, вместо радости взлета ощутили глубину бездны... Если меня лишат возможности работать в школе, это окажется самым ужасным наказанием...»
От невеселых мыслей Марику отвлекли какие-то странные звуки, которые, казалось, доносились откуда-то из-под земли, а потом она ясно расслышала чьи-то рыдания...
Марика уже скрылась из вида, а Эндре все смотрел из-за занавески в том направлении, куда она ушла. Затем он начал бессмысленно шататься из комнаты в комнату, а поскольку думать ни о чем не хотелось, он начал отсчитывать шаги. Но разве человек может избавиться от собственных мыслей? Может ли он отмахнуться от угрызений собственной совести? В таком состоянии и находился сейчас Эндре. Он чувствовал, что с каждым часом вина его возрастает. И если он хоть как-то мог оправдаться перед самим собой за бегство с места драки, то никакого оправдания за то, что втянул Марику в это безумие, он для себя не находил. Теперь-то он уже понимал, что злоупотребил ее любовью и сделал соучастницей преступления. Придя к такому выводу, он задумался над тем, как отвести беду от Марики. С этого момента он позабыл о себе самом и думал только о ней...
В десять часов утра он прослушал по радио последние известия и обзор печати. Особенно запомнилось ему коротенькое сообщение: «В ходе борьбы с наводнением в районе Кевешда сегодня геройской смертью погибли три солдата...» Оно потрясло его.
Человек познает себя в беде. Эндре уже не помнил, где вычитал это изречение, но именно сейчас понял, насколько оно верно. Действительно, легко оставаться порядочным, когда твою порядочность никто не испытывает. «Я презирал отца и всех тех, кто вел такой же, как он, образ жизни, — думал он. — Я считал, что никогда не пойду по их пути, а сам отгородился от людей, от своих товарищей, потому что считал себя каким-то особенным, непохожим на них. И вот теперь они, на кого я все время смотрел свысока, рискуют собственными жизнями ради людей, которых даже не знают, а я...