Стать человеком
Шрифт:
— Тот тип был Демеши?
— Ты что, не узнал его? Ведь вы уже встречались.
— Я не узнал его. Правда, от злости я почти ничего не видел. — Лоб Эндре покрылся морщинами, как у старика. «Ну и натворил же я дел! — подумал он. — Какая же я скотина! Позвоню Демеши и попрошу у него прощения».
Жока поправила под головой подушку и взволнованно спросила:
— Что такое? Уж не обидел ли ты его чем-нибудь?
— Надеюсь, с ним ничего не случилось.
— Ты ударил его?
Эндре молча кивнул и посмотрел на свой кулак. Девушка
— Как ты мог!
— Сам не пойму... Ты же знаешь, как я презираю драки.
Жока посмотрела на тень, отбрасываемую фигурой Эндре, на его мощные плечи, вспомнила Демеши и очень пожалела его.
В пасхальное воскресенье в доме Варьяша зазвонил телефон. Отец находился в своем кабинете, где, верный давней привычке, работал с пяти часов утра. Мать мылась в ванной, а тетушка Юли ушла в церковь. Жока убирала свою комнату и одновременно думала о том, какое бы ей надеть сегодня платье. Она договорилась б подружками пойти в Музей изящных искусств. Вместе с ними обещал пойти и Эрне Бодо, поэтому Жока начала готовиться еще со вчерашнего дня. Ей хотелось понравиться этому студенту первого курса философского факультета университета. И когда телефонный звонок отвлек ее от столь серьезных мыслей, Жока разозлилась. Она бросила на кровать маленькую подушечку и подняла трубку.
— Квартира Варьяша, — сказала она.
На другом конце провода послышался немного грустный, бархатистый мужской голос:
— Это ты, Пири?
— Это ее дочь.
— Доброе утро. Меня зовут Янош Демеши. Я хотел бы поговорить с вашим отцом.
— Я сейчас позову его.
Жока положила трубку и заглянула в кабинет. Варьяш, в свитере, сидел за письменным столом и как раз прикуривал сигарету.
— Папа, тебя к телефону.
— Кто?
— Демеши.
— Ты сказала, что я дома?
— Да.
Варьяш сделал несколько затяжек, а потом спокойно проговорил:
— Иди, дочь моя, и скажи этому дураку, что ты ошиблась, что я уже ушел из дома.
Жока недоуменно пожала плечами:
— Я не могу лгать. И потом, я не хочу бегать туда-сюда...
Варьяш решил, что дочь шутит.
— Не упрямься, черт возьми! — Отец повысил голос: — Делай то, что тебе говорят!
— Я не твоя секретарша и лгать не собираюсь. И пожалуйста, не кричи на меня. — Она повернулась и вышла из кабинета, оставив дверь открытой.
Варьяш вспылил:
— Черт бы побрал эту упрямую! Я тысячу раз говорил, что, когда работаю, меня нет дома даже для самого господа бога! — Он встал и чуть вразвалку отправился вслед за дочерью.. — А если ты, паршивка, еще и дерзить мне будешь, я тебя так отшлепаю, что вовек не забудешь.
— Я не паршивка! — выкрикнула Жока. — И не смей меня трогать, а то закричу. — Она показала на трубку: — Демеши наверняка уже услышал твои вопли и не поверит, что тебя нет дома.
Варьяш чуть не задохнулся от злобы. Он погрозил дочери кулаком и, поскольку другого выхода у него не было, подошел к телефону.
А Жока уже смеялась. Она не ушла из гостиной и села в одно из низких кресел.
— Привет, старик! — дружелюбно бросил Варьяш в трубку. — Как дела?
Жоке очень хотелось знать, о чем так долго говорит Демеши, тем более что Варьяш несколько раз прерывал его:
— Ну, старик... — Тут он замолчал и долго слушал, что ему говорил Демеши. — Послушай, Ене, это глупо, — начал вновь Варьяш после паузы. — Просто не стоит об этом и говорить... Не понимаю, зачем тебе эти древности. Ты меня знаешь с детства... Хорошо-хорошо, не возражаю, может быть, ты и прав... Ладно, приезжай как можно раньше, я тебя жду...
Геза Варьяш положил трубку и встал. Его широкое лицо выражало озабоченность. Он запустил руку в свои густые волосы и тихо, как бы про себя, выругался.
Жока с волнением спросила:
— Случилось что-нибудь, папа?
— Твое какое дело, дура?
В этот момент в комнату быстро вошла Варьяшне, мать Жоки. Ее купальный халат был туго перетянут поясом, на красивом лице отразились признаки беспокойства.
— Гезуш, что за крик ты поднял? Ни минуты не дадут человеку отдохнуть.
— А ты воспитывай свою дочь в духе уважения к старшим, — сказал Варьяш и подошел к широкому окну, — иначе я не знаю, что с ней сделаю.
Жока вскочила с места. При матери она чувствовала себя в полной безопасности, поэтому заговорила с большим жаром:
— Разве я начала кричать? Что я, собственно, сделала? Позвала тебя к телефону. И сразу же стала дурой и паршивкой. Ты писатель, а ругаешься, как извозчик. Учти, я не дура и не паршивка, и не кричи на меня больше, не то я уйду из твоего дома...
— Довольно, — сказала мать, стараясь казаться спокойной, и взглянула на мужа: — Сдерживай себя, Геза, я тебя очень прошу. Или сходи к врачу: нет сил больше терпеть твои срывы...
— Ты тоже хороша! Только и знаешь, что с утра до вечера болтаешь одно и то же.
Варьяшне промолчала. У нее не было ни малейшего желания спорить с мужем. Считая инцидент исчерпанным, она поправила закрученные в пучок волосы и спросила:
— Кто звонил?
— Демеши. — Варьяш закурил сигарету и, стараясь сдерживать свой гнев, продолжал: — Сейчас он заявится сюда, потому что барышня Жока не захотела, видите ли, солгать.
— Да, не захотела, — отрезала Жока. — И если на экзаменах по венгерской литературе мне достанется билет о твоем творчестве, я расскажу, какой ты писатель. Пусть все знают. — Окинув нелюбезным взглядом отца, она удалилась в свою комнату.
Немного погодя последовала за дочерью и мать. Она села на мягкий стул и оперлась рукой о столик. Недавно ей исполнилось сорок пять, но, несмотря на годы и усталость, выглядела она намного моложе. Ее продолговатое, как у Эндре, лицо украшали необычайно большие светло-голубые глаза под красиво изогнутыми бровями. Кожа была матовой и все еще гладкой.