Стать Джоанной Морриган
Шрифт:
Некоторые цитаты я пишу прямо на обоях, чтобы их не потерять. Чтобы их не унесло ветром. Я составляю коллаж себя – здесь, на стене.
Собирая кусочки для внутреннего обустройства своей головы, я меняю себя и внешне. На распродажах и барахолках я больше не покупаю привычные для себя вещи: вещи, которые мои родители назвали бы «клевыми». Как большинство хиппи, они любят яркие цвета. Лохматый свитер, связанный вручную из пряжи всех цветов радуги, будет принят на «ура». «Клевая шмотка, сынок».
Но теперь я не буду такое носить. Никаких больше ярких цветов.
Теперь я хожу
Волосы я тоже покрасила в черный цвет. Краской, украденной в той же аптеке, где я стырила подводку для глаз, – похоже, вся тамошняя охрана состоит исключительно из бумажки с надписью «Не надейся что-то у нас украсть» на двери. Но кто-то прекрасный кое-что зачеркнул черным фломастером, кое-что дописал, и получилось: «Надейся: будь красивой». Теперь это будет мой новый девиз.
Из аптеки можно украсть что угодно. Например, ярко-красную помаду, которой я мажусь так щедро, словно живу последний день.
В сентябре, когда начинается школа, мои новые черные волосы не остаются незамеченными.
Лучший комментарий по этому поводу – от Эммы Паджетт:
– Ничего так, прикольно. Ты прям до смерти похожа на Вайнону Райдер!
Худший – от Крейга Миллера, который стоял у нее за спиной:
– Скорее, на Вайнону Райдер уже после смерти. Ха-ха!
Мнение Крейга Миллера меня не волнует. Он пердит себе в руку и дает понюхать девчонкам, которые ему нравятся. Он ни разу не Джакомо Казанова («История моей жизни», Longmans, 1967–1972), которому я бы понравилась точно. Казанова любил умных женщин. И объемные задницы.
Через месяц после «Выходных в Мидлендсе» я спускаюсь в прихожую на свою почтовую вахту у двери, одетая как Эдвард Руки-ножницы, подрабатывающий официантом. Я убила несколько часов жизни, вышивая («Традиционные и фольклорные орнаменты», Алан и Джилл Бриджуотер, Search Press, 1990) свое новое имя, Долли Уайльд, на всех предметах одежды, какие у меня есть: на груди на кофте, на отвороте шорт, на бедре на джинсах. Я прикрепляю к себе ярлычки. Я не хочу забыть свое имя.
Теперь мое основное занятие – выделка Долли Уайльд. Меня радует мысль, что когда ты решаешь, кем быть, по всем ощущениям это работа. В нашей семье я единственная, у кого есть работа. Моя тревожность значительно сократилась.
Конкретно на сегодняшний вторник у меня запланированы «знакомства и связи». Я очень серьезно подхожу к работе по созданию себя. В библии бизнеса «Практика менеджмента» (Питер Ф. Друкер, Harper & Bros., 1954) написано, в частности, что предпринимателю необходимо «побольше общаться с людьми, занятыми в той же сфере, и заводить полезные знакомства».
Кузина Эйли недавно преобразилась – а именно «подалась в готы» в прошлом году, – и я еду в центр, чтобы заново завести
И беру с собой моего делового партнера.
– Чего тебе надо?
Я моргаю.
Я сижу под «Мужиком на лошадке» вместе с кузиной Эйли и ее компанией из четырех парней-готов, одного из которых я знаю по школе. Оливер. Кажется, единственный парень во всем Вулверхэмптоне с таким именем. Я помню его до того, как он сделался готом, – каждый день, на большой перемене в столовой, вокруг него собирались мальчишки, пищали тоненькими голосами: «Пожалуйста, сэр, я хочу добавки», – и толкали его в стену. При таком положении дел, в общем, и неудивительно, что он подался в готы. Это был лишь вопрос времени.
– Привет, – радостно говорю я, но мне здесь явно не рады.
– Так чего надо? – повторяет Эйли.
Я неловко ерзаю на месте. Я была абсолютно уверена, что понимаю все правильно: это наш аванпост для замкнутых одиночек. С точки зрения культурных традиций я как раз подпадаю под категорию «готов, сидящих под конной статуей / военным памятником». Рыхлотелых подростков, которые читают поэзию. Это мой круг, мои люди. Я пришла в черном официантском фраке, черных ботинках и черных колготках. Я обвела глаза черной подводкой так густо, что стала похожа на панду.
При стольких усилиях я полагала, что контркультура просто… примет меня, и все. Я не знала, что мне придется пройти собеседование.
Я снова моргаю.
– Я Джоанна. Твоя двоюродная сестра. Дочка Пэта.
Эйли смотрит на меня. Смотрит долго и пристально.
И наконец говорит:
– Ты похожа на толстую бабулю.
– Мне досталась ее кровать!
Эйли поджимает губы:
– А мне клетка для попугая. Наверное, поселю туда хомячка.
Снова молчание.
В десяти футах от нас мой деловой партнер – Люпен – гоняется за голубем. Я замечательно нарядила Люпена для выхода: он сейчас прибивается по тиграм, и я сделала ему тигриные уши и тигриный хвост, который приколола булавкой к поясу его брюк. Он гоняется за голубем и рычит:
– РРРРРРР!
Один из парней говорит:
– Эйли, она с тобой?
Эйли пожимает плечами. Я тоже пожимаю плечами. Парень пожимает плечами. Я пожимаю плечами в ответ.
Вот же блин… неужели все так уныло? Неужели подростки такие унылые? Без обид, но когда мы приучали Люпена к горшку, это было значительно веселее – он тогда взял в привычку какать за диваном, потом перекладывать какашки в горшок и требовать поощрения. Честное слово, это было значительно веселее.
– Так ты, значит, гот? – спрашивает тот же парень, глядя на мой наряд, полностью черный.
– Ну… а готы действительно делят мир четко на черное или белое? – говорю я в манере пожилого профессора на Би-би-си, указав жестом на их белые лица и черные одеяния.
В ответ – тишина.
Господи, я же видела по телевизору, как Джильда Рэднер рвет зрителей в клочья подобными шутками. Но похоже, что в этом городе никто моего остроумия не понимает и никогда не поймет. Здесь не то семантическое пространство. Наверное, мне придется сбежать в Нью-Йорк.